Сообщество любителей Скъебенруга

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



бя'х хьяр хьюб

Сообщений 1 страница 30 из 32

1

0.

Два года назад король Риганхейма Джальберт возглавил одно из самых мощных наступлений за всю войну. Джальберт пришел к власти после того, как его предшественник Джеон II со своими сыновьями пал на поле брани к востоку от Андалута. После пожара Гвары и фактического перехода побережья под власть осскильских морских налетчиков, засевших в приморских дворцах риганхеймских вельмож, казалось немыслимым вернуть перевес на риганхеймскую сторону; однако Джальберт изыскал силы для нового наступления. Он признал, что удержать Бадрос не удастся, и вывел с полуострова легионы - прореженные болотной лихорадкой и атаками бадросцев, но сохранившие дисциплину и строй и приобретшие бесценный опыт партизанской войны. Лишь в Ленции остался небольшой гарнизон, но и он оставил полуостров полгода спустя. Новый рекрутский набор в не затронутых войной юго-западных фемах позволил сформировать и вооружить пять новых легионов, пока что не очень хорошо обученных, но способных заполнить бреши в риганхеймской обороне.

Силами еще двух легионов, перевооруженных и заново укомплектованных в Риганхеймском треугольнике, удалось хотя бы временно выгнать осскильцев с побережья, заново занять и укрепить Гвару, понемногу ожившую и принявшую почти довоенный вид. Собрав имеющиеся силы в единый бронированный кулак, Джальберт сокрушил все осскильские укрепления на лесистом перешейке, разбил окопавшуюся там армию Волка и заново вторгся на древние земли Лааверды. Везде, где проходили легионы, рушилась осскильская власть; после долгой осады и кровавого штурма был взят Андалут. Учтя ошибки воевавших предшественников, пытавшихся придавить завоеванные земли железной пятой, Джальберт позволил лесному народу учредить на юго-востоке Ладрока собственную республику Ринко, вассальное Риганхейму, а Андалут объявил вольным, самоуправляющимся городом с дарованными льготами и привилегиями, хотя и там и там были поставлены мощные риганхеймские гарнизоны.

Не везде риганхеймцам сопутствовала удача, и многие крепости в стороне от главного направления удара остались невзятыми. Так, Шаар удалось взять лишь частично - внешние стены города пали, но внутренняя цитадель, получающая подкрепления морским путем, все еще держится под флагом Чайки, связывая силы двух риганхеймских легионов. Короткая кампания на северо-востоке оказалась неудачной - отправленный подчинять эти плохо защищенные земли легион попал в заготовленную армией Пантеры ловушку и был разгромлен. Этот неуспех не сломил воли риганхеймцев: Джальберт направил свою армию на север, вглубь осскильских земель. Четыре месяца назад в Долине Светлых Вод - наиболее удобном пути из Андалута в Снару, проходящем среди гор - состоялась битва, о которой ныне складывают песни. Потери риганхеймцев были велики, сам король, несмотря на всю свою осторжность, был ранен - но победа риганхеймцев была грандиозна, а поражение осскильцев сокрушительно. Теперь путь на север был свободен, и Джальберт силами имеющихся у него шести легионов осадил Снару.

Снара не напоминает ни Андалут, ни Шаар: ее стены и башни высоки и прочны, а гарнизон велик, и все попытки штурма пока что кончились ничем. Король Осскиля, коварный Вильм Старый, находится в окружении, в своем королевском дворце, видимом из-за стен города, так что многие простые легионеры полагают, что со взятием осскильской столицы война кончится. Все не так просто; на востоке второй сын Вильма собирает новую армию, чтобы снять осаду со столицы; Стоб и Питир тоже готовят войска. Сравнительно небольшая армия Пантеры угрожает Андалуту с северо-востока - едва ли у нее хватит сил взять этот заново укрепленный город, но угроза остается; проблемы Андалута отягощены начавшейся в нем эпидемией лихорадки, возможно, занесенной легионерами с Бадроса. Больше половины армии Джальберта сейчас размазана по старой Лааверде в виде гарнизонов во взятых крепостях и городах или колец осады вокруг крепостей невзятых; лояльность республики Ринко сомнительна. Слишком много невзятых крепостей и недобитых осскильских отрядов осталось у риганхеймской армии за спиной. Старая Лааверда сейчас представляет собой лоскутное одеяло: где-то правят бал риганхеймцы, где-то осскильцы, где-то нет вовсе никакой власти.

Две недели назад с юга пришла весть, которую мало кто ожидал: Иис был взят осскильцами. Слишком много войск было оттянуто на север, и осскильский лорд Гвинфрет сумел собрать из рассеянных по лесам остатков армий Волка и Корбетта, а также подвезенных морем подкреплений достаточно сильное войско. В Иис они проникли обманом - люди Гвинфрета переоделись риганхеймскими легионерами и открыли ворота своим. Однако теперь армия Гвинфрета, пользуясь Иисом как главной базой, перерезала перешеек и почти что всякое сообщение между риганхеймцами на юге и севере. Гвинфрету явно не хватит сил, чтобы атаковать Прит, но и у риганхеймских стратигов на юге недостаточно войск, чтобы выбить осскильцев с этих важных земель; дело может решить только королевская армия - а она сейчас частично рассеяна по старой Лааверде, частично занята осадой Снары. Мало-помалу риганхеймская армия вокруг Снары осознает, что отрезана от родины - подкрепления сошли на нет, проходящий через Андалут ручеек поставок иссякает. Джальберт колеблется. Одни советники призывают его как можно скорее взять Снару - даже если придется завалить стены осскильской столицы трупами легионеров до самого верха; дух армии пока что высок, а победа кажется близкой. Другие требуют снять осаду, собрать рассеянные по старой Лааверде войска и возвращаться на юг, а кампанию повторить в следующем году. Король еще не принял решения, осада Снары продолжается, но очевидно, что в ближайшем будущем ему придется что-то делать.

tl;dr Риганхейм в последний год-два выигрывал войну и сейчас осаждает Снару, но осскильцам удалось взять Иис и отрезать риганхеймцев от дома.

0

2

1.

Стены у Снары были выложены как и учила старая лаавердская наука – из необработанного камня, ничем между собой не скрепленного. Камни, составляющие вал, не были ни особенно крупными, ни особенно прочной породы, - это был розовый песчаник, который выпирал из каждого почти окрестного холма и шуршал под ногами на любой дороге, подошедшей вплотную к скильской столице. Стены эти не казались чем-то совсем уж неприступным, особенно для людей, наблюдавших их исключительно снаружи и не подозревавших, что в ширину эти приземистые нагромождения камня имеют дюжину, а то и полторы дюжины саженей. Приземистыми они, правда, тоже только – казались; для тех, кто подбирался к стенам на расстояние, преодолимое скидываемым с (едва различимого снизу) верху тяжелым булыжником, это знание порой становилось вполне обоснованной мотивацией для паники. Здесь вообще многое было предельно обманчивым. В крепостном рву, к примеру, не было воды, но он не был пересохшим в абсолютном понимании этого слова – вязкая клейкая цепкая и невероятно вонючая жижа встречала любую ногу в любого рода обуви.
Ров и стены неразлучно окружали город по всему периметру, и не было в этом периметре ни единого места, где дно рва было бы чересчур проходимым, а основание стен – недостаточно отвесным и гладким.
Риганхеймские солдаты, эти неунывающие в девяти из десяти лиц ребята из далеких солнечных предгорий Ронг, как им казалось, были в достаточной мере знакомы с такими сооружениями. Они брали Андалут, вооруженные одними лишь приставными лестницами, они брали, в конце концов, одну за другой множество крепостей, ведущих из их оставшейся далеко на юге страны в эту страну, которую им, очевидно, предстояло завоевать. Они были уверены в своих силах и несмотря на все учащающиеся перебои с подвозом продовольствия, и несмотря же на бесперебойные настойчивые сообщения о том, что многие из взятых ими крепости вновь оказались в руках противника.
Легионеры шутили, что им хватило бы пары боевых троллей с хорошей моторикой рук, и они взяли бы город с минимальными потерями – стоит только вынуть пару камней из основания, и стены обрушатся сами собою, заполнив собой рвы и открыв ровную мощеную дорогу внутрь Снары.
Однако ж день проходил за днем, неделя за неделей, но ни троллей, ни даже обычных человеческих подкреплений к лагерю риганхеймцев не приходило. Роль алкаемых троллей, кстати, могли бы сыграть вполне даже несказочные реальные бегемоты, которые бесполезным прожорливым грузом сопровождали легионы всю их дорогу от Ииса до долины, раскинувшейся сотней верст южнее Снары. В этой долине, собирающей в себе мириады родников и мириады паутиной прорезающих луга ручейков, бегемоты все-таки проявили себя. Об этом могли бы поведать сотни раздавленных и разорванных во время риганхеймского тактического наступления осскильцев, равно как и сотни раздавленных и разорванных во время риганхеймского тактического отступления риганхеймцев.
Из восьми принимавших участие в сражении бегемотов до Снары дошло четверо, и двое из них подохли уже здесь, о чем никто в армии не жалел, кроме, пожалуй, короля, их лично разыскавшего незадолго до начала кампании в каких-то совершенно диких бадросских урочищах. В окружении Джальберта нашлись люди, которые подумали нажить на смерти королевских любимцев политический капитал, обвинив кое-кого из пехотных командиров, особенно пострадавших от зверюг в сражении, в отравлении. Но король, при всей своей безутешности, эти подозрения отмел, поскольку ему как никому другому во всей армии, за исключением ,быть может ,верховного интенданта, была известна отвратительная в своей приземленности и безыскусственности причина, по которой издохли его бегемоты, а скоро, судя по всему, начнут издыхать и ненавидящие их легионеры.
Бегемотов нечем было кормить.

В огромном закоптелом котле было полным-полно воды и критически мало того, что могло бы сделать из нее бульон. Впрочем, идущие от котла запахи внушали надежду, а на неспокойной поверхности варева были, к восторгу всех собравшихся, замечены пятна жира.
По правую ручку котла, максимально вплотную к нему и почти в досягаемости отдельных языков пламени от костра, над которым котел и был подвешен, сидел декурион в полном доспехе, и он, судя по всему, не столько поварствовал, сколько пресекал любые телодвижения собравшихся в сторону котла.
А по левую ручку котла восседало нечто такое, которое даже в сидячем положении было футов шести-семи в высоту и почти столько же в ширину. Оно сидело, поджав короткие толстые ножки под себя, а такой же формации ручками извлекало из флейты пронзительные какие-то мелодии, поминутно прерываясь на зачерпнуть половником и, сопя и пыхтя, отведать похлебки. Половник, к слову сказать, был цельнометаллическим и из котла почти не вынимался, и если бы за него - после такого-то времени, в котле проведенного - взялась бы нежная ничем не защищенная человеческая рука, то она почти наверняка была бы ошпарена и, владельцем, отдернута.
Но широкая лапища описываемого дегустатора не испытывала с этим никаких проблем, во многом, скорее всего, благодаря ровному слою шерсти, ее покрывающему, и заскорузлым подушечкам на внутренней стороне ладони. Это была, что уж душой кривить, совершенно определенно животная лапа, а не ладонь. И обладателем ее был мугл. Исполинских, без дураков, размеров.
- Меня зовут Курп. – сказал он, впервые за весь вечер отстраняя ото рта и флейту, одной рукой, и половник, другой. - Курп лойсе Моггиен, определенно. Родом я из Ромуса, мне, в перерасчете на людские годы, что-то около тридцати, и я – гимнограф и канонарх. Сегодня я, лойсе Курп, намерен спеть вам. Спеть, вам, и все что в моих силах.
Перед Курпом лойсе Моггиеном - позади которого лежал весь королевский лагерь, чистое, со всех сторон простреливаемое поле, юго-западный изгиб крепостного рва, крепостная в древних лаавердских традициях выполненная стена, и самая чутко и не без тревоги спящая Снара - сидела целая толпа легионеров. Их было столько, почти что сводной когортой по численности, что большая их часть была с того места, где расселся Моггиен, практически не различима. Ночь наступала, и она гряла безлунной, и лишь редко-редко обозначался в задних притихших рядах чей-нибудь не успевший еще потускнеть доспех, скорее всего трофейный, скильский и медный, отразив пламя какого-нибудь особенно длинного и языкастого кострового протуберанца.
Моггиен была личность не то чтоб известная. Скорее – легендарная. Его кондаки седален перепевали на все голоса во всех уголках обеих схлестнувшихся в смертной схватке империй. Ходили о нем, правда, и совсем другого рода слухи, но сейчас – сейчас он, Моггиен сладкопевец, сидел перед ними, и собирался петь.

Однако ж прежде чем он, прочистив горло, успел приступить к первому из икосов, далеко позади него гулко ударил колокол.
Снарский, скильский колокол.
И еще раз ударил, и ощутимо громче.
И еще.
А в ответ ему - колоколу ли? моггиену? - кажется, откуда-то отовсюду - гудели рога. Боевые, не из Снары, скильские.

0

3

2.

Несколькими неделями раньше

Приёмный зал Вилгура был ярко освещён. Добрый десяток люстр, свисающих с высокого потолка, нёс не менее тысячи свечей. Ещё столько вмещали настенные, напольные, придиванные, столовые, каминные и прочие канделябры. Семейство Дурайенов похоже было помешано на свечах. Куда проще было устроить приём в дневное время, когда солнце заливало зал сквозь верхние проёмы. Но нет, мадам Хеленгелл, нарочно устроила для гостей званый вечер. Ну и… надо сказать не прогадала. Мрак, сгустившийся за большими, нижними окнами, стёр весь внешний мир, оставив присутствующих наедине с этим великолепным залом, с натёртыми до блеска мраморными полами, в которых отражались рассевшиеся полукругом, на мягких диванах, гости.

Семейство самира Дурайена было богато. Нет, не так. Чудовищно богато. Невыносимо, неприлично, бессовестно. И десять лет войны, в течение которых они исправно платили в казну всё возрастающие налоги, кажется не причинил их состоянию никакого вреда.
Кажется.

Марк отлично знал, что всё это не так. Сегодняшний приём, устроенный самириттой Хеленгелл, был пылью, брошенной в глаза гостям, что те продолжали завидовать, пребывая в тоскливом неведении относительно семейства Дурайенов. На самом деле доходы Вилгура были далеко не так высоки, как в довоенное время. Нет, до бедности самиритте было далеко, но, тем не менее, цифры очередного ежемесячного баланса, предоставляемые казначеем, каждый раз заставляли её нервно поджимать губы. Может быть сам самир, будь он дома, и не позволил бы сегодняшнего расточительства, но он уже два года находился в военном походе вместе с королём и сейчас осаждал Снару за тысячи километров к северо-востоку отсюда.

Всё это Марк знал. И поэтому он сегодня был здесь. Удобно устроившись, с бокалом алатэ, в тени колоннады, держащей пандус второго этажа, он наблюдал за большим муглом, сидящим на высоком пуфе в центре полкруга гостей. Тот подкручивал грифы на двухрожковой лютне. Синий помпон свесился вперёд, как приманка у глубоководной рыбы. «Волнуешься Моггиен» - подумал Марк усмехнувшись – «Не волнуйся. Эта ночь наша». Свободно болтающийся помпон свидетельствовал о том, что мугл находится в нервном напряжении. Хотя казалось, что он наоборот расслаблен. Другие, не знавшие Моггиена  хорошо, скорей всего так и думали. Дамы, старательно изображая утонченный вкус, уже вытягивали лица, желая не пропустить ни звука из того, что собирался спеть мугл. Несколько почтенного возраста кавалеров изображали те же самые чувства, игнорируя исполнителя до последнего момента, в угоду беседам друг с другом.

Марк тоже не терял времени. Дочка самиритты, слегка полноватая Жаклин, стояла рядом, кокетливо бросая в его сторону взгляды. Девушке было 25, но в столь суровую эпоху с женихами было весьма туго и черноволосый красавец Марк, оказавшийся сегодня в замке, понравился ей с первого взгляда. Марк уже успел наплести ей несколько героических историй, включая сказ о битве при Иисе, год назад, где он получил внутреннюю травму, после чего был временно демобилизован до полного выздоровления. Простодушная Жаклин поверила всему, особенно после того, как он признался, что служил в контикуре её отца и восславил доблесть этого отважного человека. Несколько комплиментов, случайно сорванный и подаренный цветок, довершили дело. Леди Хеллеген даже не догадывалась, что сердце её дочери уже принадлежит совершенно незнакомому человеку, приехавшему сегодня в компании с менестрелем.

Курп лойсе Моггиен наконец закончил настраивать лютню и тихонько провёл пальцами по струнам. В ту же секунду воцарилась тишина. Вроде незначительный перебор прокатился по залу, гася и накрывая собой остальные звуки. Менестрель экстра класса, знаменитый гимнограф, всеобщий любимец, особа приближённая ко двору, и известная едва ли не меньше самого короля, Курп лойсе Моггиен, готов был к своему представлению. Но волновался в этот вечер он отнюдь не из-за него.

- Дамы и господа – произнёс он приятным баритоном, мягко проникшим во все уголки зала – Досточтимая хозяйка, самиритта Хеленгенн. Сегодня я представлю вам своё творчество. И надеюсь оно принесёт вам хоть немного удовольствия.

В зале раздались аплодисменты, которые тут же прекратил второй перебор струн. На этот раз музыка не стихла. Она продолжилась. Рассыпалась по залу походным топотом, быстрым, боевым на куплетах, ритмичным и торжественным на припевах.

Наш Джальберт великий и мудрый король.
Осскиль ему нипочём.
Он весь Риганхейм повёл за собой,
Разя врага мечом.

Вперёд, вперёд. Пора в поход.
Страна, как один человек.
Победа ждёт и он идёт,
Чтоб смять врага навек.

Марк ещё раз пригубил алатэ. Нет, отличное вино, такое бесплатно можно попробовать только на таких приёмах. Жаль сегодня он здесь не в гостях.
А песня продолжалась. Курп вошёл в раж, самозабвенно отдавшись музыке. И казалось, не замечал уже никого вокруг

Под свист звонких стрел, под сверканье мечей,
Под вирты лёгкий бег.
Враг северный молча бледнел и редел
И таял словно снег.

Король вперёд, твой славный род.
Потомок великих отцов.
Победа ждёт и наш черёд
Воссла-вить хра-бре-цов!!!

Баллада торжественно завершилась, и зал опять наполнили аплодисменты. Громкие, неистовые. Неизвестно сколько бы они продолжались, если бы Курп не кашлянул.

- Это было всего лишь начало – сказал он – Сегодня я заставлю вас плакать и смеяться. Скорбеть о павших и негодовать на захватчиков. Мы унесемся к стенам Снары и вернёмся к морю Ат. Будет смешно и грустно, страшно и потешно. Приготовьтесь. Эта ночь наша!
Последняя фраза была сигналом.

- Эта ночь наша – тихо повторил Марк.
Он тихо отставил бокал на стол и наклонился к Жаклин.
- Следующая песня будет скучновата. Я жду вас на балконе.
И тихо заскользил к выходу. Одна из гостей, немолодая леди, бросила на него вопросительный взгляд.
- Следующая песня будет обворожительна – сказал ей Марк – Не пропустите её.
Леди благодушно и благодарно заулыбалась.

0

4

3.

Балкон был попросту огромен, его украшали три внушительных каменных клумбы в рост человека и многочисленные ящики с цветами. Марк сорвал один красноцвет и протянул девушке, галантно поклонившись при этом. Жаклин засмущалась, слегка улыбнувшись и чуть склонив голову, как требовали правила этикета. Оттого видимо и не заметила, как её спутник, раздавив что-то в рукаве, отрывисто взмахнул рукой.

- Я прошу прощения… что-то голова закружилась… - сказала она пошатнувшись.
- Балы с непривычки так утомительны, моя прекрасная Жаклин, - улыбнувшись, ответил Марк, который до этого задержал дыхание ровно на столько, на сколько требовалось.
- Признаться, на первом балу…- начала она.
- Но этот-то, настолько пышен и такие гости… Я принесу вам вина, присядьте.

Но Жаклин уже не слышала его, она спала, присев на скамье и прижавшись одновременно щекой к гладкому прохладному каменному боку клумбы.
Из зала доносилась музыка, Курп вошёл в самый азарт, лютня пела в его руках, а гости заворожено слушали, ловя каждую ноту, каждый отзвук мелодичного перебора струн.
Марк пригляделся, с балкона двор был как на ладони: патруль стражников, затих около окон первого этажа, метрах в ста у левого крыла, им тоже хотелось послушать героические баллады ромусовского мугла, а вдалеке, за небольшим парком, виднелся купол «конюшни» для виртов, если слово «конь» вообще применимо для этих ездовых хищников.
Около входа дремал, обняв руками длинное копьё одинокий стражник, только никакой «конюшней» это здание не было. Используя свои связи, репутацию и известность, Курпу лойсе Моггиену удалось найти людей, превративших здание в хранилище богатств семейства Дураейнов. Ещё каких-то тридцать лет назад их бы обезглавили и дело с концом, но последнее время, да ещё с учётом войны, нравы стали быстро меняться.
Как заправский цирковой акробат тень вора скользнула с балкона вниз, пройдясь порывами по колонам и застывшим лицам скульптур, пробежав по газонам крошечного парка.
Отодвинуть засов, не разбудив стражника, было бы невозможно, но Марк знал про маленькое слуховое окно в самой верхушке каменного купола. Пробраться через него внутрь, по мнению хозяев уж точно никто не мог…

- Где Жаклин? – спросила госпожа Хеленгелл одну из знакомых дам.
- Понимаете, они с господином Марком вроде бы…

Самиритта улыбнулась, но долг матери вселял здоровую долю волнения. Впрочем, приподнятое ухо Курпа говорило о том же.

Господа! – он ударил по струнам и мелодичный звук, заставил всех присутствующих повернуться к лойсе Моггиену. – Я принял решение! Именно тут прозвучит впервые «Хвалебная песнь о героях Ииских»!
- Та самая? – зашептались в зале. – Это же вроде как, только слухи…?
- Нет, не слухи! – погрозил им пальцем мугл и перехвалил лютню поудобнее. Времени Марку должно было хватить…

Геройская кровь течет как вино
В боях и походах мы помним одно…
Пусть контос осскильца в смертельном бою
Сломается с хрустом о нашу броню.

Железные войны и грозен их лик,
Пусть виртов над полем разносится рык.
Повергнем врага мы, железным мечём,
И песню о Иисе геройском споём.

Марк висел в двух с половиной метрах от пола, зацепившись ногами за свисающую с потолка цепь. Крепкая, сделанная на заказ. Звенья с контрфорсами, выдерживали весь раза в два превосходящую тяжесть самого вора.
Виртами тут и не пахло – по стенам сундуки, всякая утварь, манекены с доспехами, а прямо по центру в полу виднелась решётка, видимо ход в хранилищё. Проще простого, с учётом того, что сложный засов с секретом – большая редкость даже в этих местах. Но Марка, специалиста по проникновению в запертые и охраняемые помещения смущало не это. Пара болотных гадюк, свернувшись кольцами, царственно дремали на каменном полу, слева и справа от решётки. Человек обычный, войдя через ворота, увидел несколько клеток, мясо, висящее на крюках, а потайную дверь – нет. С крыши же, ход был прямо в потайную залу.
Вор зажал в руках два флакона со снотворным. Уснут змеи или нет, он не знал, но очень рассчитывал на это. Интересно, как хозяева сами сюда ходят, не удивительно, что стражников внутри нет, ядовитые гадины, по слухам так агрессивны. Держат среди прислуги опытных змееловов с Бадроса?
Бросок был точным, змеи дёрнулись, завертелись, шипя и яростно кусая камень пола, но вскоре затихли. Спите спокойно, зубастики.
Хранилище Марка разочаровало: пустые сундуки, украшений мало и все настолько громоздкие и тяжёлые, прихватить незаметно можно было разве что пару колец. Привирают про свои богатства и несметные сокровища Дурайены… Но Курп, Курп-то куда смотрел, дубина лютнеголовая?!
Однако тут внимание вора привлекла странная скульптура. Вернее он только поначалу подумал, что это именно украшение – красивый конической формы резной камень, вокруг которого была обмотана странного вида цепь с двумя замками-браслетами. Металл не знакомый, переливающийся, способ ковки тоже странный, чутьё опытного грабителя подсказывало Марку – вещь необычная и дорогая, возможно, все сокровища, случись им тут быть и малой доли от реализации этой вещицы не составили бы. Он обмотал добычу вокруг пояса и огляделся, выбраться нужно было раньше, чем проснуться стражник, змеи и наивная девушка на балконе…

- Ваше вино, прекрасная Жаклин, - улыбнулся Марк, протягивая кубок с красным напитком.
- Ой, как неловко, я задремала…

Курп продолжал петь. Песнь о славных защитниках Ииса гремела, отражаясь от стен зала в такт восторженным вздохам знатной публики…

Двумя днями позже. Трактир.

Марк смотрел в окно. Со второго этажа отлично просматривалась улица. Внизу маршировали легионы, нескончаемая колонна двигалась на северо-восток.

- Плохо, очень плохо. Что мы вообще украли? – причитал мугл, сидящий на лавке, и нервно крутящий между пальцами небольшую флейту.
- А кто у нас мозг операции? – язвительно поинтересовался Марк.
- Я, между прочим, дело свое…- начал было возмущаться Курп, но вор прервал его.
- Затеряться нужно, если всё об этом знаменитом «стражнике» правда.

Он смотрел на марширующих легионеров, на согласно кивающего Курпа, потом опять на солдат. Затеряться сейчас можно только на войне, или на кладбище, что, в общем-то, было примерно одним и тем же…

0

5

4.

- Соль и оливковое масло, - громко сказал Марк, - соль и оливковое масло.
Легионеры у одной палатки от него просто отмахнулись, сказав, что соли у них и так хватает; у второй были готовы взять соль и масло, но пускать Марка к котелку не хотели; мимо третьей Марк прошел сам - там сидели ветераны бадросской кампании в грязно-зеленых плащах. Бадросцев было семеро, то есть свободные места у них были, и один даже махнул Марку - присаживайся, мол; однако за два дня в риганхеймском лагере Марк прекрасно понял, что с ветеранами лучше не связываться. Эти люди были по меньшей мере лет на десять старше большинства королевских солдат, прошли всю войну с самого начала, потеряли многих своих товарищей, убили множество врагов и в силу всего этого не отличались добродушием: у всех плотно сжатые рты, жестокие глаза, часто шрамы. У двоих-троих, включая декуриона, руки и лица были пегие, все в белых пятнах от заживших язв "ведьмина поцелуя" - гнусной бадросской заразы, которую нетрудно было подхватить в тамошних болотах. Все, кого ни спроси, уверяли, что переболевшие поцелуем не заразны, но то, что Марк с Курпом видели в Андалуте, говорило об обратном, и лицо, которое Марк привык видеть в зеркале, ему было еще дорого. Даже вездесущие маркитантки как-то не стремились к тесной дружбе с ветеранами. Южане были как-то симпатичнее и Марку, и, на свой лад, маркитанткам: в лагере было полно румяных крестьянских парней из Ронга, еще год назад тяпавших мотыгой родительские посадки. Они, даже пройдя десяток кровавых сражений, не потеряли жизнерадостности, сыпали прибаутками и охотно делились скудным пайком, а главное - едва ли могли заподозрить, что Марк носит легионерские доспехи всего-то третий вечер подряд. Ветераны были опаснее, и Марк прошел мимо.
- Соль и оливковое масло, - снова закричал он.
Марк был не одинок в своем занятии: еще десятка два блудных легионеров таскались между палатками, выискивая себе компанию. У одного были сухари, у другого чуть подгнивший чеснок, у третьего тоже масло, хотя и больше, чем у Марка. Был один, который кричал "Мясо", но ему освободили место у первой же палатки, даже не спрашивая, что за мясо, свежее ли оно и откуда взялось. Понятное дело, чтобы чужой отряд пустил тебя к своему котелку, нужно принести с собой что-то, что можно в этот общий котелок положить - иначе грызи свои червивые сухари всухомятку.
Можно было поужинать с Курпом, песнями завоевавшим себе место у большого котла к югу отсюда, но Марк еще не настолько оголодал, чтобы нарушать уговор. Чем реже их видели рядом, тем лучше. Кроме того, у Марка было плохое предчувствие.
Он обогнул недостроенную осадную башню - строители ужинали тут же на бревнах. Не так уж и далеко, ближе к стене, чернели обгоревшие остатки такой же башни, и еще одна наполовину затонула в зловонном рву под самой стеной. На стене ходили едва видимые в сумерках осскильские часовые в забавных высоких шлемах. На воротах - не так и далеко отсюда - горели вечерние огни, опускной мост был поднят.
- Соль-масло - сюда, - закричал Марку декурион строителей, и Марк с благодарностью сел на освобожденное бревно. Декурион обнаружил, что масла в бурдюке на самом донышке, покрутил носом и стал выжимать бурдюк в котел.
Строители болтали о том, что бревна сейчас тонкие и не такие, как раньше: у города все леса либо порублены на прошлое строительство, либо самими же осскильцами и сожжены; волов из обоза уже не дают - говорят, почти всех пустили под нож, а на руках много ли бревен утащишь?
- Говорят, какие-то люди выходят из города за кольцом осады и входят обратно, - осторожно сказал Марк. - Оттого еда в городе не переводится.
- А то ж, - согласился пожилой строитель, в ожидании супа обгрызавший деревянную ложку, - я слышал, есть туннель, идущий до самой реки. Король Джальберт обещал десять тысяч гворов тому, кто этот туннель найдет, будь то офицер, рядовой или лагерная девка.
- Брехня, - возразил другой строитель, - осскильцы давным-давно засыпали все туннели. У нас больше тысячи бойцов на каждую милю периметра, и все хотят награду - думаешь, не нашли бы туннель? Нет его.
- Тогда потайные калитки в стене, - не уступал строитель с ложкой, - а может, сверху на веревках спускают. Я же говорил, что осскильцы засылают к нам шпионов. Они снимают доспехи с мертвых легионеров и ходят по нашему лагерю, как у себя по дому. Вот ты, красавчик, - он резко повернулся к Марку, - впервые тебя вижу. Ты чей? Что-то сегментата на тебе не по росту.
Марк был готов. Кажется, его не очень подозревали - декурион забрал у него миску и накидал туда черпаком супа, на вид больше похожего на воду, но пахнущего по вечернему времени довольно приятно.
- Третий Притский легион, пятая центурия. Мой командир - центурион Эргус Васт. Доспехи уж какие выдали, сам мучаюсь.
- Так ваши же с северной стороны города же стоят, - удивился декурион строителей, протягивая Марку сухарь.
- Ага. Курп лойсе Моггиен поет у большого котла у юго-западной стороны. Мы пошли послушать, но там к котлу не протолкнуться.
Это строителей убедило, и они стали разговаривать о том и о сем. Строитель с ложкой полагал, что Курп поет складно, но голос у него уж очень грубый, а вот в лагере с восточной стороны города есть одна арфисточка, которая поет сладко, как мед... Декурион заметил, что строителю с ложкой и пение Курпа показалось бы слаще меда, будь у того титьки. Когда строители прохохотались, один из них начал рассказывать, что сам спал с маркитанткой, которая якобы побывала в городе и принесла оттуда вина, мяса и яблок; в доказательство он демонстрировал зажатое в пальцах яблочное семечко, которое, на взгляд Марка, могло быть камешком или комочком грязи. Дескать, у осскильцев все прекрасно, еда продается на каждом углу, все ждут, пока принц Гарсет не выступит на столицу с востока и не прогонит риганхеймское войско, а у этого Гарсета миллион солдат и он ждет только, когда риганхеймцы совсем ослабнут от голода, потому что один риганхеймец стоит десяти осскильцев.
Строители начали рассуждать про принца Гарсета на востоке, а у Марка как-то странно засосало под ложечкой. Интуиция у Марка всегда была обострена, и сейчас у него точно в колокол над ухом ударили. Марк склонился над миской и украдкой поглядел на юг, в ту сторону, с которой пришел.
Среди палаток стоял ветеран, тот самый, что махал ему рукой полчаса назад. Лет сорок, непримечательное грубое лицо, суровый взгляд. Неприятный взгляд, изучающий, узнающий. Уловив встречный взгляд, ветеран с безразличным видом отвернулся и ушел в темноту, за палатки.
Марк похолодел. Где он видел это лицо? Уж точно не здесь, в лагере. На дороге за Траирской Рощей? В Андалуте? Еще раньше, в Иисе? Быть не может, ветераны стоят под Снарой три месяца, не меньше, а Марк с Курпом появились в лагере только позавчера. Хотя кто сказал, что это ветеран? Из-за зеленого плаща? Но сам Марк ходил в раздобытых Курпом доспехах с чужого плеча, сохранял выправку и умело врал - и никто не сомневался, что он свой, Третий Притский легион, пятая центурия. Мало ли кто может проделать тот же трюк?
"ДУ-У-У-У-М", - загремел колокол в городе, на этот раз настоящий. Сочный медный звон поплыл над золочеными куполами дворцов и храмов, над колоннадами и портиками, над зубчатыми стенами и над ужинающим риганхеймским лагерем.
- И чего они звонят? - буркнул декурион, выбирая ложкой из котла скудную гущу. - Жрать им нечего, небось. Не верю я в твои яблоки.
"ДУ-У-У-У-М", - прозвучал колокол второй раз, а потом и третий, - "ДУ-У-У-УМ".
"О-о-о-о", - ответил колоколу рог на западе. Рог, а не легионерский горн.
Декурион уронил ложку в котел, пожилой строитель опрокинул почти выхлебанную миску себе на колени и заругался. Солдаты вокруг повскакивали с бревен. Рога завыли ближе, и на западном палисаде зазвенел уже риганхеймский набат. Лагерь зашевелился; орали "Осскильцы!" и "Гарсет идет!". Мимо башни на юг побежали лучники в круглых шлемах, потом, довольно организованно, но почему-то на север, зеленоплащные ветераны с короткими копьями и овальными щитами. Марк выглядывал среди них того странного полузнакомого ветерана, но не углядел: в железных касках с кольчужными бармицами они все были на одно лицо.
Марк бросил строителей и заспешил на юг. Мимо среди палаток промчалось нечто совершенно удивительное - четырехрукий человек в крылатом шлеме, верхом на длинноногом скакуне со звонкими копытами; и всадник, и конь были в шипастых золотистых доспехах с литыми цветами и листьями, аж в глазах рябило. Конь даже не ржал, а злобно хрипел и пытался поддеть длинным загнутым рогом на лбу безоружных легионеров среди палаток, а всадник сверху рубил длинным кривым мечом всех, кто только попадался под руку. Да это ж осскилец. Всадник умчался в сторону ворот, но появился еще один, и еще; легионеры стащили одного из них с коня и пыряли копьями.
Курп вылетел из-за палаток, огромный, сердитый, с флейтой за поясом и вещевым мешком за плечами; синий помпон неистово мотался из стороны в сторону. Мугл-великан поймал Марка и потащил за собой.
- Курп, за нами следят, - зашептал Марк компаньону. - Ветеран в зеленом плаще. Он меня узнал.
- Какой еще ветеран? - зашипел Курп. - Ты видишь, что осскильцы проломили западный палисад? Это стобцы, а может, и принц Гарсет решил зайти с запада, а не с востока. Боюсь, я погубил сегодня нескольких часовых, пришедших послушать, как я пою: если они переживут бой, не сносить им головы. Это наш шанс попасть в город. Снимай панцирь, смешаемся с осскильцами.
По лагерю скакали уже не отдельные всадники - из-за палисада валила ощетинившаяся мечами и копьями орда пеших и конных осскильцев с факелами в руках, затаптывая палатки и сметая всех, кто пытался встать у них на пути. К югу и северу от места прорыва легионеры строились под грохот барабанов, смыкая щиты. Справа загремели цепи опускного моста - Снара открывала ворота своим. Со стен летели стрелы и камни, требушет из городских стен метко жахнул прямо по недостроенной осадной башне, у которой совсем недавно сидел Марк - только щепки полетели. Из города выехали новые конные в гвардейских посеребренных латах и ударили в спину тем легионерам, что пытались построиться у ворот и не пустить к ним осскильцев с запада.
Марк кое-как растегнул ремни и с облегчением скинул сегментату наземь. Курп ринулся вперед, потрясая флейтой. Марк пробежал мимо убитого всадника, сорвал у него с головы шлем, увенчанный коваными древесными ветвями, и напялил себе на голову. Шлем пах кровью и потом, через узкие глазные прорези ничего толком не было видно, кроме мечущихся факелов.
- Дорогу! Я Курп лойсе Моггиен! - грозно командовал Курп. - Убери копье, дурак, мы свои! Горят огнем сердца, и путь у нас один: к победе до конца, Осскиля верный сын! За мной! К воротам!
Марк каким-то чудом оказался в толпе осскильской пехоты, несшей его, точно, к воротам. Осскильцев было не так уж много, как казалось поначалу - не больше нескольких сотен, и опомнившиеся риганхеймцы уже были позади отряда, сомкнув клещи и рубя отстающих. Какой-то храбрец на взъерошенном вирте скакнул прямо в осскильские ряды поверх щитов и копий, сбил с ног полдюжины солдат, насадил кого-то на пику, лютая зверюга под ним в один момент оторвала пехотинцу голову - но потом вирта вместе с хозяином и сбитыми осскильцами стоптал прущий сплошным потоком конный арьергард. Марк не видел, удалось ли им выбраться из-под копыт - под ногами уже были доски опускного моста, а потом над головой проплыли розовые своды ворот и туннель под ними, простершийся на добрых двадцать-тридцать саженей, а потом вдруг тесно прижавшиеся друг к другу дома. Марк стащил шлем и бросил его под ноги. Движение замедлилось, солдаты переходили с бега на шаг; ворота позади закрывались, и гремели цепи поднимающегося моста. Через толпу прокладывали путь гвардейцы в окровавленном серебре, вернувшиеся в город вместе с прорвавшимся отрядом. Если кто-то из тех или других отстал - его уже добивали легионеры за воротами.
- Вот мы и в Снаре, - весело сказал Курп. - Ты не потерял ту безделушку, что мы стащили у Дурайенов?
- Нет, - Марк ощупал пояс, - нет, все тут. Как же мы выберемся обратно, когда продадим ее? О чем ты думал?
- Выше нос. Я что-нибудь придумаю, - Курп устремился вперед, расталкивая осскильцев в разукрашенных доспехах и крылатых шлемах.
Марк повернулся и встретил взгляд - холодный жесткий взгляд из-под одного из крылатых шлемов в толпе, такого же, как и окружающие. Неприятный взгляд. Изучающий. Узнающий...

0

6

5.

Дома в Снаре стояли так тесно друг ко другу, что даже главная улица, ведущая от главных ворот к главной же городской площади, была невообразимо тесной – невообразимо, во всяком случае, для людей пришлых, уроженцев далекого юга и юго-запада, никогда не знавших или уже успевших позабыть лаавердское строительное дело. Крохотные оконца, оставленные в глухих каменных стенах, начинались где-то значительно выше человеческого роста, и было бы, в общем-то, не очень понятно – сквозные они или нет, если бы то тут, то там в этих оконных проемах не начали возникать изнутри выставленные лампадки. Лампадки были составлены, очевидно, из слюды и из других каких-то претендующих на прозрачность материалов, так что и слабенький, от промасленного фитилька идущий огонек казался снаружи источником потустороннего, ярчайшего, причудливейших расцветок пламени, вот-вот могущего вырваться из лампадки и опалить все и вся вокруг.
Вот в такой тесноте, в свете таких приветственных огней и предстояло бы нескольким сотням вооруженных людей пройти по улицам города куда-то далеко в глубь его. Предстояло бы – да только в самом уже начале пути возникла страшная давка, вызванная неудержимым, кажется, стремлением одной из конных групп проложить себе дорогу в толпе. Многие из тех, кто оказался впереди этой группы, и рады были бы уступить дорогу, но и сами двигались так медленно и такой плотной массой, что отойти им было попросту некуда. Двигающийся впереди конной группы мощный, исполинских размеров дестриэ вел себя особенно агрессивно и, пользуясь тем, что поводья его были отпущены почти что на самый максимум, то и дело порывался поддеть кого-нибудь из несчастных пехотинцев комбинацией из острых бегемотьих клыков, нашитых или даже вживленных – а впечатление складывалось именно такое - ему на морду.
Но пехотинцы пехотинцами, а вот тысячефунтовую тушу, которая и в холке достигала никак не меньше девяти футов, а в ширину была попросту необъятна, - эту тушу сбить с ног, да и вообще сдвинуть с места оказалось бы не под силу даже такому выдающемуся боевому коню. Кроме того, кони, и все животные вообще, как известно, любят муглов и от их слегка картавой речи, что бы те ни говорили, быстро успокаиваются, в каком бы возбужденном и агрессивном состоянии ни находились. Короче говоря, как только перед мордой дестриэ оказался во всей своей красе ничуть не проигрывающий ему в габаритах мугл, конь моментально растерял всю свою стремительность и, не обращая внимания на вопли и шпоры своего наездника, встал. Намертво встал и даже принялся губами что-то такое съедобное нашаривать в мохнатых протянутых к нему лапах.

И голос разлетелся над притихшею толпою, когда гигант одну из лап вознес вперед ладонью:
- Кто ты, людские жизни попирая, идущий внутрь
когда пора уже понять упрямому овну
что путь закрыт, но временно?
Ответом был таких же тембров голос, идущий от загривка дестриэ, из-за которого едва навершие виднелось шлема:
- Меня призвал отец с предсмертных лож;
туда, к одру отцовскому, я и спешу.
И не уверен я, что здесь отыщется
хоть кто-нибудь, кто говорить «я вас спешу
с коня, лорд-принц Родебион»
отважится. Уйдите же, пока моих понож
в ланитах ваших отпечаток не родился.
Вы спросите – а здрав ли он
душою, раз желает разметать своих же, -
идут вокруг бои же,
и все мы другу друг, а брату брат.
Я ж говорю на это – прочь и вон!
не ищут от готовых стать сиротами добра
вселенского. Свою стопу
я уж примериваюсь соединить с твоею рожей.
Сейчас же говори, кто ты таков, чтоб преграждать мне путь,
и с синтаксисом будь, приказываю, строже.
Гигант поник, и видно было людям, стоявшим близко, что тяжело ему испить рог свежих, но и горьких новостей. Не одному ему – и громкий плач, с проклятьями смешавшись, толпу потряс.
- Не знал я, лорд высокочтимый,
что буду мерзок сам себе так скоро,
еще не отерев со рта последних слов, исполненных гордыни.
Воистину, беда пришла в твердыню
ваших отцов. Подобно мантикоре
язвит она туда, где меньше ждешь.
Прошу простить незнание мое, и прах с моих одёж,
который только я стряхнул, я соберу с земли
и заново им голову посыплю в единой горести с тобой. Внемли
же мне, народ благословенной Снары!
Я, грешный Курп, рожденный в лойсе Моггиен,
зову вас убояться божьей кары и,
дорогу лорду-сыну уступив, спеть гимн гниению
людского естества! Оно грядет для всех,
и скоро.
Помянем нашего Хранителя, всеобщего отца, -
хоргыр, воистину, гриоптх се’ннах онз’койро!

И словно по мановению руки помянутого божества несколько сотен человек рухнуло на колени. Даже и всадники спешивались, принуждая своих бронированных лошадей опуститься брюхом на мостовую. Марк, следивший за развитием событий из самого, кажется, плотного участка толпы, где и повернуться в нужную сторону было невозможно, несколько замешкался и на короткое время оказался чуть ли не единственной фигурой, стоящей во весь рост. Впрочем, через пару секунд это упущение было исправлено другой такой же фигурой, выросшей у него за спиной, которая обрушила на плечи Марка вес двух закованных в бронзу рук, а двумя другими такими же руками заломила уже марковы руки, и тем принудила его опуститься на мостовую вслед за всеми остальными коленопреклоненными солдатами.
- Держись естественней, - прорычал в ухо Марку заломавший ему руки человек. Говор у него был явно не осскильский, хоть он и пытался это скрыть, это Марк понял сразу. – Держись, как полагается держать себя человеку в глубокой скорби, ублюдошное ты создание. Уверен, с такими-то лицедейскими навыками тебе это не будет в тягость.
За Марка ответил, как ни странно, еще один четырехрукий человек, припавший на одно колено в достаточной близости от них, чтобы кое-что услышать. Понял он это услышанное, правда, совершенно превратно:
- Ублюдошное создание, говорите? Э, нет, тут вы ошибаетесь, - тут четырехрукий хрюкнул в латную рукавицу. – даже и у самого последнего внебрачного королевского сына перед нашим Родебионом мощая, мощнее некуда, фора.
Заломивший Марку руки неосскилец промолчал, но Марк решил использовать так удачно встрявшего латника хотя бы в целях потянуть время – а то мало ли что могло придти в голову того четырехрукого, который его скрутил, если не привлечь к ним внимания. Ведущего беседу человека незаметно убить все-таки проблематичнее будет, чем человека, на предложение поговорить не откликающегося.
- А что, прошу прощения, не так с лордом-принцем? - спросил он, куда старательнее имитируя южноскильское произношение с этими их назальными дифтонгами, чем это смог сделать тот, кто его держал. – Я человек не городской, а до нас, селян, слухи доходят, как и все остальное – глубокой дождливой осенью по немощеным конным тропам.
- С лордом-принцем, как вы его назвали, все в полно порядке, - снова хрюкнул в перчатку латник. – У него отличные лошади, острые железные мечи и крепкая, по размеру склепанная броня, - а что еще, хранителя так растак, нужно такому-то отважному воителю?
- Полная херь у него только с ростом и с происхождением, - подхватил таким же громким шепотом еще один четырехрукий, которого распластавшийся в земном поклоне сосед вынуждал всем своим весом наваливаться на Марка. Марк, впрочем, такому тяжелому и словоохотливому соседу был в возникшей ситуации только рад. Четырехрукий кивнул в сторону возвышающегося надо всей толпой боевого дестриэ. – Вон он, сам гляди. И рост, и происхождение налицо.
И верно – с высокого седла, закрепленного чуть ли не на загривке у коня, перебирая гирляндой до самой почти земли свисающие стремена, быстро-быстро, как матрос по реям, спускалось что-то очень маленькое и много-, противоестественно многорукое. Лорд-принц Родебион, лорд-приемыш или просто – лорд-мугл, как его называли за глаза, был невероятно крошечным существом даже по меркам его расы. В нем было не больше двух с четвертью футов роста, он был очень, почти до рахитичного худощав, и это не могли скомпенсировать ни высокие, на полфута, каблуки, ни высокий лобастый шлем с выходящим сверху плюмажисто распушенным помпоном, ни даже двенадцать крошечных, под стать владельцу, рук, закованных в самую настоящую трофейную зеркальную сталь.
Что сказал Моггиену Родебион, а Родебиону Моггиен, Марк услышать так и не смог, хотя тишина вокруг вдруг встала мертвая, зато ему, как и всем вокруг, удалось увидеть, как в действительности работают две пары рук настоящих в связке с пятью парами рук дополнительных - когда лорд-мугл, ловко и как-то совсем уж по-тараканьи перебирая и теми, и другими, взобрался именитому гимнографу на плечо.
Моггиен, убедившись, что лорд-принц расположился с удобством, прихватил за поводья присмиревшего дестриэ и принялся сам уже торить дорогу среди поднимающихся с колен солдат. Дорога эта непонятно почему – торилась, хотя и толпа не стала реже, и самые стены по обе стороны улицы оставались на своих местах. Ничего сверхъестественного, в общем, не происходило, - люди вслушивались в голос тихо себе что-то под нос напевающего Моггиена, и расступались и пропускали эту диковинную процессию, а затем шли за нею след в след и вслед же кричали одно-единственное, хоть и нестройно и на все лады, слово; и слово это было:
«Гриоп’тх! (Осанна!) Гриоп’тх! Гриоп’тх!»

0

7

6.

В полглаза смотрел Марк на творящееся перед ним действо. Толпа негромко, но непререкаемо, воздевая к небу руки, славословила  двух муглов, одного горообразного, другого совсем крохотного, в многорукой броне, восседающего у него на плече. Муглы неспешно удалялись. И вслед им поднималась с колен, и вытягиваясь в глубь улицы, шла толпа людей. Было в этой картине нечто фантасмагорическое, нереальное и даже сумасшедшее. В другое время Марк с удовольствием бы понаблюдал, что будет дальше, но сейчас всё портил хмурый неосскилец, нависший над его спиной. А расстояние между поднимающимися, вслед муглам рядами, и ими сокращалось. Когда толпа начнёт теснить их, шансы пришить его, у неосскильца возрастут. Мысли стремительно проносились в голове Марка. Лицо ветерана, которого он видел в лагере Риганхейма, не давало ему покоя. И точно это же лицо он потом увидел здесь, в толпе, но уже облачённое в скильский шлем. Лицо было ему знакомо, и, самое главное, никаких приятных ассоциаций не вызвало.

- Когда поднимемся, молча пойдёшь со мной – услышал он над собой голос пленителя – Не фокусничай. Запомни, ты мне живой не очень-то и нужен.

В доказательство, что-то острое упёрлось ему в спину, чуть ниже лопаток. И вдруг, словно булыжник плюхнулся рядом с ним, запачкав с ног до головы грязью. Таким неприятным было воспоминание.

- Как ты меня выследил? – хмуро спросил Марк.

- У тебя своя работа, у меня своя – послышалось в ответ.

- Ты ведь военнообязанный. Я проверял. Тебя здесь быть не может. Ты в гарнизоне Ииса.

- Меня отозвали.

- Отозвали??? – Марк не смог скрыть удивления – Кто? Уж, не ради меня ли?

- Ради тебя, скотина. Те, кого ты ограбил.

Тьфу, ну как же он сглупил! Почему не подумал, что Дурайены достаточно богаты и влиятельны, чтоб нанять самого лучшего сыщика Риганхейма, даже отозвав его с войны. Фьорн Декирб. Тот, кто 13 лет назад, разыскал этвийские свитки, похищенные из королевской библиотеки. Тот, кто разоблачил канцлера ал Атмора, доказав его связь с Осскилем накануне войны.

- Ты хоть знаешь, что упёр? – со сдержанным терпением спросил пленитель.

- Знаю. Артефакт Древних.

- Не только. Семейную реликвию, хранившуюся в течение пяти веков.

- И это, представь себе, тоже знаю.

- А меня отозвали из Ииса. Где у меня семья. Как раз перед тем, как его захватили. Теперь в город не попасть и моя жена с сыном там, а я здесь. Из-за тебя. И очень злой.

Марк молчал. Положение было хуже некуда. О Фьорне, среди воров говорили только плохое. Он ловил только тех, кому светила стопроцентная казнь. По мелочам его не нанимали.

- Ещё один вопрос – услышал он голос Фьорна – У тебя с самириттой ничего не было?

- Тебе какое дело? – огрызнулся Марк.

- Она слишком сильно просила оставить тебя в живых.

- Ты согласился?

- В твоём случае я ничего не пообещал.

- Это плохо – признал Марк. В голове начал вырисовываться план.

- Уж лучше бы ты змей, охранявших сокровища, спёр. Их яд тоже на вес золота, но за змей Дурайены так бы не обиделись.

- Хорошо, змей в следующий раз.

- Не будет у тебя следующего раза. Уже ничего не будет.

- Думаешь? – риторически спросил Марк.

В следующий миг он вывернулся из его рук, перекинув через себя, склонившегося рядом латника и толкнув его в сторону Фьорна.

- Риганхейм!!! – дурным голосом закричал Марк. Лазутчик Риганхейма посреди нас! Я его узнал!!! В скильских доспехах!

Самое главное сейчас было создать суматоху. Сбить с толку толпу. Посеять панику. Застать врасплох Фьорна. И попробовать скрыться. Толпа вскипела. Послышались крики. Латники повскакивали с земли, тут и там слышался скрежет вытаскиваемых мечей.

- Вот он!!! – кричал Марк, вытянув руку в сторону Фьорна – Это он!!! Точно!!!

Но сыщик был не дурак, ох не дурах. Он действовал так же как и остальные. Вытащил меч и начал озираться.

- Ах, ты крыса риганхеймская – закричал он, кинувшись на какого-то латника, не успевшего сообразить в чём дело – Получи! – Он ударил мечом по бронзовой кирасе. Ещё несколько мечей устремились на несчастного, принявшего на себя роль, которую Марк уготовал Фьорну.

Но Марк не стал дожидаться, чем кончится заваруха. Он начал продираться сквозь шумящую и бурлящую толпу. Вокруг слышалась ругань, патриотические возгласы, удары, предсмертные хрипы. Убивали кого-то ещё. Видимо некоторые сообразительные горожане, под шумок, спешили разделаться со своими недругами. Женщины, обхватив руками голову, истерически кричали в небо. Верещали под ношами дети.

Марк вырвался в тёмный проулок, залитый помоями. Но после грязевой каши, в которой он только что валялся, проулок показался ему чистейшим. Он не обманывал себя тем, что сможет укрыться в Снаре. А значит нужно было бежать из города. Но это сейчас представлялось маловероятным. Преодолеть гарнизон на стенах и осадное кольцо можно было только умея летать. Оставался последний выход – убить Фьорна. Прежде чем он снова его схватит.

Проулки мелькали один за другим. Тёмные и почти пустые улицы сменяли друг друга. Марк кружил, петлял, потом сообразил, что на грязи, да ещё в безлюдье, его следы, только что не мерцают во тьме, указывая куда он побежал. Он забрался по пристройкам на крышу дома, пробежал по черепичному полю, перепрыгнул на следующую, потом ещё. Но темнота сослужила ему плохую службу. Очередная деревянная крыша оказалась ненадёжной и проломилась под ним. Он ухнул с высоты второго этажа на жёсткий, деревянный пол, но прежде ударился лбом о какую-то перегородку, так что голова загудела, и рассёк бровь. Рядом падали доски, что-то загремело в углу. Быстро оглядевшись Марк понял, что попал в сарай с сельскохозяйственными инструментами и тут же, напротив,  грохнулась полка с гвоздями и частями лемехов. Грохот стоял неимоверный. Его было слышно, наверное, на площади откуда он сбежал. Если Фьорн идёт по следу, то крик Марка «Я здесь», был бы худшей ориентировкой, чем эта какофония.

Марк бросился к двери, полосатящейся на фоне тёмных стен, вертикальными полосками света от уличного фонаря. Он перемахнул через перегородку, о которую ударился, благо через дыру в потолке проникало достаточно света. И тут же светящиеся полоски закрыла чья-то тень. Марк резко тормознул и замер. Тень снаружи тяжело дышала, видимо пробежала не меньше чем он.

- Ты живой? – спросила тень – Ничего не отбил? Я сейчас открою дверь и можешь попытаться через неё выскочить. У меня здесь меч. Но если ты умираешь, то я тоже не против. Да не дыши ты так тяжело и не расстраивайся. Всё равно от меня бы не ушёл.

Только сейчас Марк заметил, что тяжело дышит, а по щеке течёт теплая струйка.

Дверь заскрипела. На счастье или нет, она открывалась внутрь. Тише тихого Марк сделал два шага и встал за ней. Бесшумно снял с пояса дурайеновскую цепочку, длинную и прочную. Намотал на кулаки свисающие концы и замер. Фигура Фьорна, с мечом наизготовку вошла в сарай. Едва его голова миновала дверь, Марк забросил цепочку ему на шею и затянул. В последний миг сыщик бросил меч и вставил ладони между шеей и цепью. Марк чертыхнулся и ударил его ногой под колени, заставляя присесть.

И тут, неожиданно, цепочка порвалась. Освобождённый сыщик рухнул на пол, но тут же перевернулся, вскочил, схватил меч и приставил к груди Марка. А Марк растерянно смотрел на свои пустые руки. Цепочка не просто порвалась, она исчезла.

В следующий миг у обоих на пару секунд потемнело в глазах. А когда зрение вернулось Марк наконец-то увидел меч у своей груди. И это очень его насмешило.

0

8

7.

Если улица, по которой двигалась процессия во главе с двумя муглами – чрезмерно большим и донельзя маленьким, была забита до отказа, но дорога торилась, то сама же площадь, встретила вышедшую на неё процессию той ещё пустотой. Народ, солдаты, торговцы, все жались к стенам домов и выглядели напуганными.

В центре мощёного гигантскими плитами пространства, спокойно и величественно стояли четыре фигуры в красных рясах, одна маленькая в чёрной, и две очень мускулистые фигуры без ряс, но, забегая вперёд, жаждущие в дальнейшем оными обзавестись.
Курп остановился, стараясь на ходу проанализировать происходящее, а подоспевшая прислуга тем временем ссадила с его плеча многорукую фигурку лорда-принца, поспешившего всё же взобраться на вовремя подведённого коня.
Хорошего, в общем-то, ничего не намечалось: незнакомцы в красных рясах, чьи лица скрывали капюшоны, были не кто иные как «Носители святынь», и каждый как подобало, нёс в руках широкую чашу. Пустая, с землёй, с водой и пылающая весёлыми языками пламени, все они в данной ситуации могли означать только лишь то, что в Снару пожаловал странствующий суд Великой Стихийной Инквизиции во главе с Тори Альбертом Могом – фигурой крайне популярной.
Если Моггиен был известен и славен гимнами и песнопениями, то инквизитор стяжал славу фанатика, палача и совсем немного сумасшедшего, склонного к припадкам.

- Хранитель! Взгляни от источника на нас! – тут никаких красивых икосов и не требовалось, ибо народ, по которому словно бы волна пробежала, повально падал на колени, а то лбом о камни начал стучать.
- Чем достопочтенный суд прогневали мы настолько, что процессию к ложу умирающего отца моего, остановить вам пришлось?! – прогремел из глубин своего доспеха Родебион.

Однако никто ему отвечать и не подумал. Маленькая фигурка в чёрной рясе, потрясая кулачками, суетливо подбежала к Курпу. Так же, но вразвалочку, слева и справа подошли два экзекутора.
- Вот и ты…хулитель… Вот и ты…лжепоклонник! Вот и ты…раб молний! – толпа, как и было запланировано, возмущённо ахнула. А мугл, не жалея своего вполне чистого одеяния, бухнулся на камни и начал по ним кататься, выть и хрипеть, пока один из громил, привычно дождавшись концы припадка, не помог ему подняться на ноги.

«Носители святынь» безмолвствовали.

- Свидетельствую, что он, лойсе Моггиен будучи на Бадросе называл Хранителя…слепцом и придумкой для острастки неугодных! – толпа вздохнула ещё более мощно.
- Позвольте, великий Тори Альберт, не ведомо мне кто был собеседником способным там… - договорить Курп не смог, так как один из экзекуторов с размаху, привычно и сильно, ударил его в скулу. Секундой позже, на камень была сплюнута кровь с фрагментом зуба, но на ногах мугл всё-таки устоял.

- Свидетельствую, что в одном из тайных гимнов своих, молнию, посланную нам как испытание веры в стихии истинные, называл «Пятой святыней» и магам использовать её вверял без страха и боязни! – Мог, побежав к Курпу, с подбородка которого вовсю стекала кровь, потряс гневно в воздухе кулаками. Он, в общем-то, надеялся проделать это перед лицом обвиняемого, но существенная разница в росте не позволяла.

Толпа молчала, изображая этим крайнее возмущение. Неспокоен был только принц. Его беспокойство передалось, видимо коню, отчего тот переминался с ноги на ногу, напоминая скорее уж вирта в клетке. Мало того, что задержали процессию, так ещё и избивают обвиняемого.

- В колодки, хулителя! – вскричал Мог, прежде чем очередной приступ гнева на повалил его в пыль на камни.

Экзекуторы обрушили кулаки, после чего потащили избитого Моггиена волоком в сторону боковой улочки. Получалось у них не очень, потому, вскоре, к ним присоединились «Несущие святыни» и даже пара зевак, что вроде бы совсем недавно славили Хранителя под песни гимнографа.

- Поклоны от семейства Дурайенов…, - едва слышно поведал на ухо Курпу инквизитор.

Никто и не заметил, как около боевого коня лорда-приёмыша Родебиона, незаметно возникла фигура в сером, лицо которой скрывал капюшон. Мугл, несмотря на малый рост, ловко свесился вниз, к самому уху, незнакомца, и, шепнув пару слов, резко указал пальцем в сторону той самой улочки, куда уволокли Курпа…

Тем временем в сарае

Причинами смеха Марка, послужили два, в общем-то, обстоятельства: в затылок Фьёрну, который продолжал угрожать вору мечём, упирались вилы. Самые простые, деревенские, нисколько не боевые, но рука, сжимавшая их, как бы намекала, что бить острогой рыбу, в своё время очень даже могла. А выражение лица стражника стало при этом настолько кислым, что причина вторая для смеха можно сказать и не требовалась: бровь Декирба украшала такая же кровоточащая рана, как и у Марка, и где он успел такой же обзавестись, вор не знал, но было весело.

- Мародеры, чтоль?! – поинтересовалась невысокая, полная старушка с румяным лицом и в чепчике.
В ответ, вор и настигший его преследователь, что-то невнятно-отрицательное дружно промычали.

- Из-за чего подрались-то? – вопрошала их урождённая Астрид Локке, вилы, держа при этом так, словно собиралась метнуть.

Марк и Фьёрн, не успевшие ещё толком отдышаться, сидели рядом на старом пыльном сундуке, с тоской поглядывая на утраченный меч, который старушка, не мудрствуя, обернула тряпицей и держала при себе.

- Подрались мы из-за де… - начал Марк.
- ..нег, - нашёлся Фьёрн.
-..вушки, - закончил вор, наградив горе-товарища по несчастью, сердитым взглядом.
- Так из-за денег, или из-за девушки? – возмущенно поинтересовалась хозяйка сарая.
- Да из-за того и того…, - сходу ответил стражник, а Марк прижал к рассечённому виску тряпицу и печально вздохнул.
- А что хоть за девушка, красивая? – Астрид вроде как даже стало интересно.
- Да…она там, на площади продаёт этот х..хв..хворост, во! – Марк явно входил в роль.
- Для розжига? – заинтересовалась старушка, - где только берёт в осаду-то?
- Так это печенье, ну…такое! – неожиданно выручил стражник.
- Да, печенье… И вот иду я к ней, а он, смотрю, так к ней и лезет и под юбку, и под блузу и вообще. Защитник наш, называется!
- А она чё? – глазу у Астрид явно заблестели.
- А чего ей? А я ему как звездану! И побежал, а он за мной, и мечём так и машет, так и машет…! – вошел в азарт Марк.
- Да всё не так было! – наигранно возмутился Фьёрн, - какая юбка? Да у меня…
- Да, да, семья у него… а он вот чего творит, - злобно уточнил вор.
- Тьфу, да при чём тут, я у неё только спросил, когда мол он деньги отдаст? Ну деньги-то вот ну… А тут он мне исподтишка как даст! Ну, я за ним, думаю, сейчас как врежу противовесом в ту же бровь!
- Кто из вас кому и куда «врежет» иль «звезданёт» мне малоинтересно, - прервала их Локке, - вы, ифритовы дети, зачем мне крышу проломили? А тут, между прочим, порядок наводить надобно. Раненых тут разместят, а опосля, будет вывозить, пока можно. Так что как хотите, но чтоб крыша к завтрему была! И я потом ещё скажу, что делать!

Марк и Фьёрн переглянулись…

0

9

8.

- Ведьма, - пробормотал Марк, провожая старуху взглядом, - ну ведьма. Когда мне было лет двенадцать, была у меня бабушка... и ведь лицом не похожа ни капли, а точь-в-точь, словно я дыню с грядки стащил украдкой. Слышал я от легионеров рассказы об осскильских ведьмах... правда, они там были помоложе и покрасивее, в рассказах-то.
Дверь захлопнулась снаружи, загремел засов - определенно, Астрид Локке не собиралась выпускать пришельцев, пока крыша не будет отремонтирована.
Лицо Фьорна ничего не выражало. Он постоял в каком-то оцепенении, потрогал пальцем в перчатке окровавленную бровь, выбрал из приставленных к стене досок одну подлиннее и покрепче и сунул вору.
- Чини крышу. И не вздумай сбежать.
Сыщик скрестил настоящие руки на груди, а механические заложил за голову, и прислонился к стене. Крылатый шлем он потерял где-то во время погони за Марком, но все прочие доспехи были при Фьорне.
- Мне кажется, нас попросили чинить крышу вместе, - напомнил ему Марк.
- Нет никакого "мы". Есть ты и есть я. Не думай, что я стал тебе другом только из-за того, что один раз тебе подыграл. Убери руки от молотка, гвозди я буду забивать сам - нечего тебе в руки оружие давать. По крайней мере, мне не придется тащить вас двоих всю дорогу назад в Риганхейм: самир Дурайен находится у городских стен, среди осаждающих. Мне просто надо вытащить вас наружу и вручить самиру и его людям. Курп, кажется, популярен среди солдатни, так что его убьют быстро и тихо, а вот тебя поджарят на медленном огне. Самир Дурайен не любит, когда на его имущество покушаются.
- Мне кажется, самиритта Жаклин просила оставить меня в живых, - вздохнул Марк, - ты же не хочешь расстраивать бедную девушку?
- Не хочу. Но платит мне самир.
- Какая жалость. Не хочешь дать мне молоток?
- Обойдешься. Ну что, можно забивать гвоздь?
- Самое время, - ласково ответил Марк, обрушив добротную сосновую доску на череп Фьорна Декирба.
Он надеялся оглушить сыщика и благополучно сбежать, но в тот самый момент, когда доска раскололась и брызнула щепками, уже сам Марк словил страшнейший удар по голове непонятно откуда, и от удара этого почернело в глазах и подогнулись ноги. Фьорн, правда, тоже просел и повалился навзничь, но потерявший равновесие Марк упал на него сверху. Вопреки чаяниям Марка, сыщик не потерял сознания; они опомнились одновременно. Вот только Марк, избавившийся от риганхеймской сегментаты еще в осадном лагере, был налегке и вскочил почти сразу, а Фьорн в тяжелых литых доспехах барахтался на полу, как перевернутый майский жук.
- Всего хорошего, не поминай лихом, - сказал ему Марк, осторожно переступая через ноги сыщика. Его еще слегка пошатывало, голова работала с трудом. Теперь надо выбраться из сарая и найти Курпа, который набился в друзья принцу Родебиону...
Фьорн, приподнявшись на двух руках - живой и механической - со страшной силой метнул в Марка молоток, до сих пор сжатый в одной из рук сыщика. Целил он, вероятно, в спину, попал в правую ногу около сгиба. Этого хватило, чтобы вор с коротким воплем упал во второй раз - но и Фьорну скрючило ногу, тоже правую, так что он снова упал на спину и опять забарахтался.
Некоторое время они валялись на земляном полу, таращась друг на друга. Марк ощупал голову - близ макушки наливалась тяжелая гудящая шишка, совсем как от молодецкого удара доской. Фьорн тоже стащил перчатку с настоящей руки и щупал затылок.
- Это какая-то магия, - сказал сыщик. - Ничего не понимаю.
- Старуха нас заколдовала, - сообразил Марк. - Я же говорил, она ведьма.
- Я умею чувствовать магию, - покачал головой Фьорн. - В этом сарае нет ничего магического, абсолютно. Чудеса, да и только.
- Она просто заставила тебя думать, что магии нет, а на самом деле она есть. Они так умеют, волшебники.
- Нет, нет, я бы почувствовал, - сыщик подвигал челюстью. - Вещь, которую вы украли во дворце Вилгур - где она? У Курпа? Она у Курпа, верно? Не придуривайся. Я знаю, как она выглядела.
Марк осмотрел свои руки. Камень с цепочкой растаял без следа - Фьорн, видно, даже не понял, чем именно его пытались придушить.
- Да, у Курпа. Конечно, она у Курпа. А Курп, наверное, сейчас в королевском дворце - они с принцем пошли кланяться старому королю.
- Что ж, - сказал сыщик. - Мне надо тебя где-то запереть, а потом я...
В этот самый момент в сарай явилась Астрид Локке с двумя мисками каши в руках. В каждой миске плавали размокшая лепешка и половинка яблока.
- Батюшки, - только и сказала она, - опять передрались! Оставить вас нельзя! Я уж думала, вы крышу-то починили, отплатить за работу хотела... Ешьте уж, но потом чините крышу.
- Не стоит, - проворчал Фьорн, принимая миску в механические руки. - Город в осаде, даже риганхеймцам снаружи жрать нечего.
- Так это же от принца Статоса еда, - возразила старуха. - Ты где просидел все это время? Старший сын короля, благочестивый принц Статос, уж который месяц кормит весь город. Если б не принц, мы бы пропали. Голубчик, вот как можно было три месяца кушать яблоки и не понимать, откуда они берутся? Принцу их Хранитель с небес посылает, а мы едим.
Фьорн вытянул яблоко из миски и подозрительно понюхал. Марк, которому выхлебанного у костра строителей супа было совершенно недостаточно, впился в яблоко зубами. Яблоко было свежее - это было невероятно. Урожай давно прошел, риганхеймцы вырубили все сады под городом на дрова; да и лепешка тоже была испечена, судя по всему, на днях. Как это жители осажденного города ухитряются питаться лучше, чем осаждающие?
- Да, конечно, - сказал сыщик себе под нос, - было у короля четыре сына. Один святоша, второй воин, третий раздолбай, а четвертый мугл.
Последнее старуха услышала.
- Мугл, да. Сегодня, буквально час назад, принц Родебион прорвался в город с шестью сотнями солдат - еще шесть сотен ртов для принца Статоса. Ничего, он и их прокормит.
- Бабушка, - сказал Марк, - а Курп лойсе Моггиен? Я видел, как он вошел в город и разговаривал с принцем.
- Ох. Курп лойсе Моггиен. Да, он вошел в город, но Тори Альберт, который теперь тоже в городе, схватил его на площади. Потащили болезного в Башню Благочестия. Принц Родебион даже пальцем не пошевелил. Нет, нельзя муглам быть принцами - если бы там был принц Статос, он бы Тори Альберта прогнал одним словом, если бы Гарсет, который сейчас войска на востоке собирает - напустил бы своих людей, если бы принц Хьюст... ну, Хьюст тоже что-нибудь сделал. Но Родебион-то! Даже за соплеменника не вступился.
- Как? - Марк едва не опрокинул миску, - Курпа схватили?
- Тори Альберт? - переспросил Фьорн, наморщив лоб. - Но я же видел его в лагере риганхеймцев... м-м-м... со стены видел. Разве его впустили в город?
- Святые люди, - твердо ответила Астрид, - ходят, где хотят. Вот и лойсе Моггиен, например. Хочет - вошел в город, хочет - вышел. Наших они подбадривают, а злых риганхеймцев призывают к миру и смирению - из одного Источника как-никак все вышли.
- Так, минутку, - зашевелился Марк. - Значит, в Башне Благочестия распоряжается Тори Альберт?
- Не совсем, не совсем... Когда война началась, король сказал, что мы не обязаны склоняться перед риганхеймскими храмами - это они от нас отпали, а не мы от них. Поэтому главным агиархом Снары избрали селестиора Куджика. Куджик - сталатион, как и большинство жителей города до войны, а вот король, принц Статос и я, например, все нефалиты, но король Куджика терпит, потому что он среди снарцев большой вес имеет, да и вообще человек благочестивый и мудрый, с этим уж не поспоришь. Как-никак все в одного Хранителя и в один Источник верим, хотя и на свои лады. Но из-за войны в город нагнали солдат с запада, они, как мы это называем, морской веры - тоже вроде как сталатионы, но у них свои обряды и в храмах нельзя сидеть, это все с Оша идет. Они разругались с Куджиком и отказались принять его в качестве пастыря, и принц Статос своей властью назначил им второго агиарха, помоложе и уже морского толка - селестиора Шемпа, которого они приняли. И они позанимали храмы, включая не только сталатионские, что еще более-менее, но и нефалитские, что уже никуда не годится, потому что ну как в такой храм пойдешь? И все говорят, что нам, нефалитам, тоже нужен свой независимый третий агиарх, потому что чем мы хуже западников? А еще был слух, что принц Гарсет набрал в свое войско кочевников с восточных равнин, а они же язычники - неужели и им наши храмы понадобятся?
- Подождите, бабушка, - оборвал ее Марк, которому все эти осскильские религиозные тонкости были глубоко безразличны, - так кто все-таки главный? Куджик? Шемп? Тори Альберт? Принц Статос?
- Главный - Куджик, - терпеливо повторила Астрид Локке. - Башня Благочестия подчиняется ему. Однако западники слушают Шемпа, а Куджик сидит в храме Четырех Звезд и носу оттуда не кажет. Принца Статоса, наверное, почитают больше, чем обоих селестиоров вместе взятых, но принц Статос занят молитвами - просит у Хранителя еду для горожан. Тут-то Тори Альберт со своим бродячим судом и явился. Он бадросец, а у них там все почти как на Оше, так что он снюхался с Шемпом - они как бы самые близкие по вере. Из-за войны все так перепуталось, что все на улице сразу бухаются на колени, как только кто-нибудь крикнет "гриоптх", а кто кричал, кому, для чего - кто его знает.
Марк поднялся на ноги. Вил в руках у старухи Астрид не было, Фьорн сумрачно макал лепешку в кашу - пожалуй, самое время покинуть помещение.
- Мне пора. Спасибо за угощение, бабушка. Фьорн, удачи в ремонте крыши, потом как-нибудь сочтемся. Всем пока!
Он ухватился за балку, подтянулся, зацепился за доску крыши - не успели сыщик и старуха вскочить на ноги, как вор уже был на крыше, покинув сарай как и вошел - через дыру. Марк благополучно съехал по скату, соскочил во внутренний двор и выскочил через отпертые ворота в переулок. Попробуйте-ка догнать.
Тут-то чертовщина опять дала о себе знать. Марк перешел с бега на шаг, потом вообще остановился. Разбитая бровь, шишка на макушке, саднящая нога - это все были мелочи, вор раньше переживал куда более серьезные ранения. Но тут что-то не давало ему бежать - сердце неистово колотилось в груди, по спине стекал пот, Марк жадно глотал воздух, точно вместо пяти саженей пробежал двадцать миль.
Чудовищным напряжением воли он заставил себя идти вперед хотя бы шагом - и не сразу понял, что двигается не в ту сторону. Он опять был во дворе, впереди был сарай с пробитой крышей, и через дверной проем на него недоуменно взирали Астрид Локке и Фьорн Декирб.
- Вернулся-таки, - сказала старуха. - Совесть заела? Ну, бери молоток, чини крышу.

0

10

9.

Башня Благочестия возвышалась на той же площади, что и все остальные снарские башни, дворцы и храмы. Больше того, от всех почти что из них она не отличалась ни конструкцией, ни размерами. Единственным отличием этого зиккурата от прочих была сохранившаяся в первозданном облике вершина его – нагромождение разноразмерных портиков, крылатых колонн и многоруких исполинских идолищ. Капище было самое натуральное, без примесей позднейших надстроек, и долгое время обретавшиеся здесь нефалиты отбивали любые посягательства на лаавердское достояние, будь то посягательства истощенных беспрестанным постом фанатиков-стаалатионов или толсторожих вооруженных до зубов приверженцев морской веры. Однако ж последних с началом войны становилось все больше, и наступил момент, когда ни храмовая стража, ни присланные с противоположного конца площади гвардейцы не смогли более сдерживать натиск поморян и, не пролив ни капли поморской крови, но и не дав тем самым пролиться ничьей крови вообще, очистили все помещения башни.
Фьорн плохо разбирался в верованиях схизматиков-северян, и в той конструкции, которую поморяне начали сооружать на острие зиккурата, он увидел только то, что у каждого из его соплеменников вызывало по меньшей мере скрежет зубовный, а по большей – звон набата и всеобщую панику. Очертания этой конструкции, пусть и недостроенной, были неотличимы от очертаний боевого двухпалубного федициона, десятки которых до недавнего времени терроризировали всю линию риганхеймского побережья моря Ат. Фьорн осенил себя знаком воздуха. Воистину гриоп’тх, что Шторм Штормов унес жизни храбрейших из морских налетчиков – среди них были, что уж говорить, и такие - а последовавший за ним Штиль Штилей – жизни всех остальных, кто оказался в море без вышедших из корабельной моды весел и с бесполезными, даже если бы они не были изорваны в клочья — а они были изорваны, парусами. Гриоп’тх был, несомненно, и в ветром из-за безымянных морей принесенном Черве Червей, поразившем дерево мертвое и дерево живое на сотнях и сотнях миль осскильских приморских гау.
Вот только и оставалось поморянам, сбежавшим от Шторма, Штиля и Червя, что строить свои корабли из мягкой континентальной древесины в самом континентальном из всех городов севера. На, значит, вершине континентального совершенно зиккурата.
- Чего принюхиваешься-то? - спросил раб, которого Фьорн, как и полагается, держал на коротком кожаном поводке. - Курп, он, конечно, большой и вонючий, раз уж моется редко и кое-куда в процессе мытья дотянуться не в состоянии, а ты, понятное дело, первоклассная ищейка, и...
- И ты ни разу, хочешь сказать, не мылил ему спинку? - смешок у Фьорна получился гулкий и металлический: шлем, который он подобралл с того самого места, где его и оставил, такая уж у него была натура, - шлем этот искажал голос сыщика не то чтоб до полной неузнаваемости, но, во всяком случае, до такой степени, чтобы фьорнов южный выговор не так бросался, э, в уши. - Порядочно, уж извини, слухов о вашем брате ходит в народе. Я не хочу сказать, что все бадроссцы и все воры... мм, и все лицедеи...
- ...суть закоренелые содомиты, но я это уже подумал, а когда я думаю, у меня все на лице написано, да так, что и сквозь шлем просвечивает, тьфу. - Марк издал харкающий какой-то звук и попытался просунуть хотя бы палец между ремнем, многажды накрученным вокруг шеи, и собственно шеей. Палец, разумеется, не просунулся. - Слушай, можешь считать меня хоть трижды этим самым, но, чума чума чума, ослабил бы поводок, ну?
- Обойдешься. Ты, кобелина, теперь раб и выглядеть должен, как и полагается собственности — охраняемо. - Фьорн сам зачем-то просунул свободную от поводка руку под бармицу и принялся яростно там что-то расчесывать. - Гм. Застрахованно, то есть, от непредвиденностей всяких. Ты ж у меня такая вся из себя привлекательная говорящая скотина, не дай хранителе умыкнут. В содомитских, прости хранителе, целях.

Прошло не так уж много времени с тех пор, как Фьорн расплатился с Астридд очень даже сомнительной для любого осскильца железной монетой и, нацепив на Марка обрывки прихваченных из хлева конских сбруй, двинулся к предполагаемому местонахождению лойсе Моггиена. Марк хромал значительно сильнее Фьорна, да и не было у него шлема, чтобы скрыть наливающуюся всеми оттенками синего гематому. То ли от этого на поллба растекшегося физического ущерба, то ли в целом от сумрачного какого-то настроения духа, в голову к Марку не приходило ни единого толкового варианта побега.
С рабством в Осскиле все было в полном порядке, это он понял хоть и не сразу, но отчетливо. Как только они с Фьорном выбрели из загаженных переулков на более-менее людную улицу, это было первое, что он, Марк, сделал: принялся во всю свою неслабенькую глотку орать. Причем правду: и что Фьорн риганхеймец, и что Фьорн ищейка Дурайенов, и что Дурайены риганхеймцы, и что те, в свою очередь, нынче под стенами, и что много еще в таком же духе. Совсем уж много ему, правда, проорать не удалось, хотя сыщик, вроде бы даже растерявшись от такого развития событий, поначалу никаких действий к затыканию Марка не предпринимал. Выручил обоих проходивший мимо солдат в цветастых омофорах поверх двурукой (!) риганхеймской (!!), чуть-чуть только переделанной сегментаты. Со всей доступной поморянину учтивостью он спросил у опешившего было Фьорна, не нужна ли ему помощь, а когда сыщик - больше от неожиданности - ответил утвердительно, несколькими выверенными ударами в грудину не столько даже лишил Марка на некоторое время возможности дышать, сколько окончательно прояснил характер настроений осскильского общества к институту рабства. Всем проходящим мимо было - абсолютно похуй. Ну, кричал что-то раб, ну, получил по заслугам, ну, что тут такого-то. Интересного, из ряда вон выходящего — так точно ничего.
Интересно было другое — у Фьорна, прямо в это самое время, пока поморянин лупцевал Марка, впервые за его немаленькую уже, как он внезапно понял, жизнь — случился недолгий, но оченно болезненный сердечный приступ. Иначе он, по крайней мере, не мог объяснить тот факт, что после экзекуции, проведенной исключительно над Марком, сыщик оказался скорченным, хоть и устояв на ногах, в той же примерно позиции, что и прямо на мостовой в позе эмбриона разлегшийся вор.
На центральную городскую, дворцовую и храмовую, площадь — именно в ту ее часть, куда им и было нужно: в тень вырастающей из розовой мостовой черной громадины Башни Благочестия - они выбрались в полном молчании, и первым оборвал его Фьорн, начав громко и, как абсолютно точно заметил Марк, как-то совершенно по-собачьи к чему-то принюхиваться. Чем ближе они подходили к зиккурату, тем старательнее Фьорн работал носом.
- Ты, вор, помимо того что раб и самолично во всех грехах признающийся содимит, еще и идиот, - заметил Фьорн, продолжая раздувать ноздри. - что, в общем, взаимосвязано и вполне объяснимо.
- Ой, чума чума, знаем мы, что о вас говорят, - Марк проводил взглядом галопом через площадь несущийся конный отряд. - Дескать, такие вы, риганхеймские приморские уроженцы, чуткие, что просто ж страх и ужас. Непогоду чуете загодя, дохлую рыбу издалека... - тут у вора едва ли не яд с зубов начал сочиться. - Вот только корабли, чума, чужие вы нихуя не чувствовали, когда надо было. Насморком, что ли, поперезаболевали тогда? Вот уж, к слову, кто пидоры. Пидоры как есть.
Но Фьорна это кажется, не задело совершенно. Сделав последний громкий во все легкие вдох, он на несколько мгновений задержал дыхание. А как дыхание перевел, обернулся к Марку и пояснил:
- Пахнет, идиот, не кораблями. Пахнет, идиот, освежеванной и к вертелу готовой человечиной.

Галопирующая конная группа вынужденно затормозила только у самых ворот зиккурата. Ворота эти были бронзовые и еле-еле в человеческий рост вышиной, и открывались медленно, а как открылись — и вовсе даже не нараспашку, выпустили наружу одного за другим одного за другим немаленькую такую группу вооруженных людей. Все они были громкоголосые, пешие, двурукие и в едва-едва переделанных сегментатах.

0

11

10.

- Вставай, хватит дурака валять – хмуро сказал Фьорн и подергал сбрую, на которой томился Марк. Вот уже пять минут вор ничком лежал на земле не подавая признаков жизни. То, что он не околел было видно по его дыханию.

  - Чего развалился-то? В грязи.

- Я тебе не раб – услышал он в ответ.

- Ты хуже. Ты, считай уже покойник. Ну, как хочешь.

Фьорн пошел к башне. Марк на поводке тянулся следом, как куль с барахлом старьёвщика. Если бы дорога  не была выстлана булыжником, как на главной улице, он уже превратился бы в ком грязи. Его куртка и штаны, без того были похожи на невесть что. Фьорн пыхтя тащил беглеца, а тот, как мог цеплялся руками за каждый камень, раздирая себе пальцы. Как это ни странно кисти сыщика тоже надсадно заныли. Он остановился, раздумывая, не отпинать ли упрямца. Какое-то шестое чувство советовало этого не делать. А Фьорн привык доверять интуиции.

- Так и будешь волочиться?

- Да – ответил Марк.

Это уже походило на шутовское представление.

- Я ведь тачку найду – заверил воришку Фьорн.

-Что, с рабом проблемы? – послышался насмешливый голос.

Рядом стоял страж башни в серебряной кольчуге и медных нарукавниках. Он ухмылялся, видя, как хозяин не может управиться с рабом. Однозначно северянин, не признающий многорукую броню. С непомерным самомнением, да ещё раздувшийся от гордости, что попал в столичную стражу. Ответить ему Фьорн не успел. Марк подобравшись, кинулся к стражнику, обхватил за колени и запричитал навзрыд.

- Помогите! Я не раб! Я пятый сын нашего короля. А этот… меня выкрал, пленил, надругался, унизил. А я королевский сын, понимаете! Спасите меня, вас щедро наградят.

Произносимый бред был таким зашкаливающим, что Фьорн, на пару секунд, растерялся. В отличие от стражника. Тот со всего размаху въехал Марку в скулу, затянутым в кожаную перчатку кулаком. Череп Фьорна взорвался болью. Его развернуло на полоборота против часовой стрелки. Мало чего соображая, он решил, что Марк увернулся и стражник ударил по нему. Но глянув на последнего, увидел, что Марк лежит на брусчатке навзничь, а стражник готовится от души пнуть его.

- Стой! – крикнул он ему – Хватит на первый раз. Я справлюсь сам. Спасибо. Он встал между стражником и Марком. Голова гудела, в глазах до сих пор плясали цветные круги.

  - Ты уйми раба-то. В следующий раз, если снова начнёт чушь про короля собирать, не посмотрю, что твоя собственность, убью.

- Хорошо, хорошо – поспешно согласился Фьорн – Я его выдрессирую. Недавно купил. Необучен ещё.

- И это… кончай с надругательсвами над ним. Ты, что, не мужик? Баб тебе мало?

Фьорн злобно засопел в спину удаляющемуся стражнику. Затем резко развернулся к Марку.

- Ты, что, озверел??? – заорал он и осёкся. Кинжал, блеснувший в руке Марка перерезал сбрую и та, бессильно упала на мостовую. Пленник бросился наутек.

- Ах, ты… - в одно мгновенье Фьорн понял для чего мошенник устроил этот спектакль. Он кинулся в след за ним.

Стражник, не успевший отойти далеко с явным удовольствием наблюдал за погоней. Бегство раба – личное дело хозяина. Помогать он не будет, а своего кинжала хватится едва ли через сутки.

Марк забежал в переулок. Вдоль высокой каменной стены штабелем стояли бочки. Взлетев по ним, беглец перемахнул через стену, не забыв оттолкнуть бочки от неё. Те с грохотом покатились в разные стороны. Фьорн выругался. В четырёхруких латах проделать такой трюк было гораздо сложнее. За стеной слышались удаляющиеся шаги. Сыщик быстро оглядывался, ища возможность последовать за беглецом. И вдруг его что-то дёрнуло и потащило вперёд, к стене. Он от неожиданности сделал несколько шагов и попробовал затормозить. Но невидимая сила продолжала тянуть. Да так, что перехватывало дыхание. Кровь прилила к голове, ноги, помимо воли, скользили по грязи вперёд. Воздух выдавливало из лёгких, Фьорн зашёлся в хриплом кашле. Натяжение ослабло. Недалеко, на той стороне, кто-то точно так же кашлял. Затем хватка отпустила. По грязи зачавкало, шаги приблизились к стене.

- Ну что, убежал? – хрипло спросил сыщик.

- Ты ничего необычного сейчас не почувствовал? – голос Марка был немного растерянным и обескураженным.

- Что, к слепому даргу, здесь творится?

На секунду всё стихло. Затем силуэт Марка показался на верхушке забора. На высоте почти трёх метров. Он сел лицом к сыщику, свесив ноги. Достал кинжал, задумчиво посмотрел на лезвие.

- Ну и какую глупость ты задумал на этот раз? – вопросил Фьорн.

-Хочу кое-что проверить – ответил беглец.

Он вприщур посмотрел на сыщика и не спеша разрезал себе кожу, чуть выше тыльной стороны кисти. Боль и теплая жидкость залили руку Фьорна. Чертыхаясь, он скинул медный нарукавник и увидел на своей руке точно такой же разрез, какой демонстративно показывал ему со стены Марк.

- Ты, что делаешь, скотина???

- Я? – с нарочитым удивлением произнёс Марк – Это не я. Это, похоже артефакт Дурайенов сработал.

-Что??? Ты же сказал он у Курпа!

- Да соврал я. Это была цепочка. Я хотел тебя ею задушить, когда ты в сарай впотьмах впёрся. А она у меня в руках исчезла.

Фьорн, стоя, как вкопанный, переваривал информацию.

- С тех, пор, если твой скудный ум это заметил, все удары, которые получаю я, получаешь и ты, и наоборот. Вспомни, рассечённая бровь, удар молотком, оплеуха стражника. Вроде получал я, а огребались оба.

- Так, заткнись – потребовал Фьорн.

Он размышлял. Артефакт был цепью. Цепью!!! Вот почему Марк не смог убежать, а его как привязанного тащило вслед за ним. Они теперь связаны. А ущерб, наносимый обоим – побочный эффект? Сволочная самиритта, ведь он спрашивал, каким действием обладает артефакт. Она же уверила, что никакой опасности тот не представляет. Если Марк на самом деле отодрал её дочь, то поделом стерве.

- И теперь мы с тобой связаны это самой цепью – вещал со стены Марк – До тебя дошло или нет?

Фьорн неслабо заехал себе по уху. Марк схватился за то же самое место. Сощурился.

- Вижу. Дошло. Тогда небольшой урок.

Он скинул с себя куртку и стянул рубаху, оставшись голым по пояс. Затем перехватил поудобнее кинжал.

- Это тебе за раба – сказал он – и ткнул себя остриём в грудь.

Фьорн дернулся, чувствуя, как заструилась по телу кровь. Марк снова ткнул в живот, в бок в плечо. Это было больно. В самом деле больно. Неизвестно, что творилось в голове у вора, но уколы он наносил нешуточные. Фьорн,  чувствуя, как со всех щелей хлещет кровь, начал поспешно стягивать с себя проклятые латы. Один из ударов заставил его застонать, так как пришёлся на недавно зарубцевавшуюся рану. Пообещав себе, при первой же возможности убить Марка, Фьорн отпихнул в сторону, сброшенный панцирь, и тоже скинул одежду. Колотых ран оказалось штук шесть, в разных местах тела.

Марк, тем временем, тоже морщась от боли, извлёк из внутреннего кармана куртки белую мазь и принялся демонстративно смазывать свои раны. Там, где мазь касалась тела, кровь тут же сворачивалась и останавливалась.

- А у тебя такой нет? – сочувственно поинтересовался он.

Фьорн, не отрывая от него испепеляющего взгляда, достал из своей куртки такую же мазь и принялся повторять действия вора.

- Проклятье – недовольно произнёс Марк.

- Ладно, я – сказал ему Фьорн – мне по штату положено такое средство иметь. А вот, где ты его взял? Оно бешеных денег стоит.

- Украл – простодушно объяснил Марк – Ладно, за раба ты получил. А вот это тебе за педика – с этими словами он направил острие кинжала себе промеж ног.

От неожиданности Фьорн едва не выронил склянку. Потом опомнился.

- Ты этого не сделаешь – уверенно сказал он.

- Верно. Не сделаю – после секундной паузы задумчиво согласился Марк.

Он отложил кинжал и принялся одеваться. Перед этим вытряс куртку. Куски подсохшей грязи полетели от неё во все стороны.

- Теперь, когда ты натешился, давай решать, что делать дальше.

- И, что делать? – Марк заткнул кинжал за пояс.

- Единственным выходом для нас является вернуться к Дурайенам. Только они знают, как снять действие артефакта.

- Посмотри на меня - сказал со стены Марк – Я похож на дурака?

- Да – не колеблясь, ответил Фьорн.

- Сам ты дурак – обиделся Марк.

- У тебя есть другое предложение, как нам снять это проклятье?

- Нет, но возвращаться к Дурайенам я не буду. Там, где тебя ждёт медаль меня ждёт мешок на голову и колодец с водой.

Терпение Фьорна закончилось.

Буду я ещё тебя спрашивать – заворчал он – Щенок.

Он не оборачиваясь пошёл прочь.

- Э! Ты куда? Я не пойду!

- Куда ты денешься – Фьорн не остановился, и когда невидимая цепь натянулась до предела. Когда перехватило дыхание, он продолжил идти. За спиной упал со стены Марк. Фьорн слышал, как он барахтается, пытаясь удержаться на месте, но волочится за ним.

-Эту верёвочку ты не перережешь – выдавил он улыбку. Марк намного превосходил его в ловкости и подвижности, но силой ему явно уступал. И, что бы он не предпринимал, Фьорн упорно тащил его за собой. Исколотое тело страшно болело и чесалось. Мазь пыталась зарубцевать раны, но от напряжения они снова открывались.

- Потихоньку дойдём – пробормотал сыщик.

Но шагов через тридцать ему пришлось изменить своё мнение и остановиться. И он, и Марк, оба хватали ртом воздух, колени у обоих дрожали, и кружилась голова. Фьорн присел, а Марк просто упал на землю.

- Ну, что ты за бестолочь – прохрипел сыщик – ты хочешь всю оставшуюся жизнь провести в моей компании?

И внезапная мысль пришла ему в голову.

- Ну, конечно! Чего я мучаюсь! – он вытащил нож и подошёл к беглецу. Тот обессилено попытался отползти, но потом остановился. Видимо понял, что убежать всё равно не получится. Сел опершись руками о землю.

- Ну, давай – сказал он, глядя сыщику прямо в глаза – умирать, так вместе.

Фьорн сплюнул и выругался. Воткнул нож в землю и сел рядом. Перспектива умереть здесь, в грязном переулке, с колотой в сердце раной, его не устраивала.

- Слушаю, говори – хмуро сказал он.

- Значит так. Для начала выбираемся из Снары. Тащиться в Риганхейм необязательно. Самир где-то рядом, под стенами города. Снова прикидываемся ригами, трёмся рядом с самиром. На равных! Рассказываем ему байку, мол, ходят слухи о том, что  самирита и её дочь связали себя узами артефакта и не знают, как от него избавиться. И под эту песню, ненавязчиво выведываем у него секрет. Самир то уж точно знает, как это сделать.

- Ты совсем дурной? Да самир  даже спросонья не купится на это.

- Не купится придумаем, что-нибудь другое. Например, можно оглушить, утащить и без никого проверить насколько высок у него болевой порог. А в процессе всё равно узнать, как снять эту вражью цепь.

- Ну ты и мразь – презрительно протянул Фьорн.

- Да, привыкай – ответил Марк – Не всё тебе гадости с рабовладельчеством вытворять.

0

12

11.

Топот множества босых ног можно услышать, пожалуй, только в такую погоду, - когда небо, переполнившись влагой, будто бы опрокидывается, и к земле на страшной скорости несется масса воды, в которой невозможно различить привычного человеческому глазу штрихпунктира дождевых струй.
По улице бежали десятки и десятки босоногих людей, выглядящих крайне жалко и обнаженно в налипших на тело одеждах. Направление их движения в другую погоду обязательно бы задали стены домов по обе стороны улицы, но улица эта, неотличимая в своей конструкции от большинства улиц Снары, самым буквальным образом исчезла из виду - в той-то массе обрушившейся на нее сверху воды это было для улицы делом совершенно понятным и извинительным. То и дело кто-нибудь из бегунов, не имея, скорее всего, никакого определенного устремления к побегу, отклонялся от общего курса движения и оказывался прямо перед неведомо откуда взявшейся глухой каменной стеной. Его, нескоро найдя, поднимали — используя для того багор, чрезвычайно удобный для использования не сходя с лошади — и, проволоча за скорой рысью идущей лошадью, с оттягом вталкивали обратно в плотную толпу бегущих.
Хуже дело обстояло, когда улица, все так же внезапно для бегущих, изгибалась. И чем менее тупым был угол ее изгиба, тем больший и травматический беспорядок возникал в людях, кучно и на предельной для них скорости сталкивающихся с укрытой в водяной стене стеной каменной. Груда изломанно друг на друга ложащихся людских тел росла до тех пор, пока не заканчивался поток бегущих, и успевали вовремя уклониться от столкновения лишь самые глазастые или, хотя навряд ли, самые чуткие на слух. Навряд ли - потому что только слабыми и тихими и прерываемыми многократно сбитым дыханием могут быть крики людей, бегущих долго и быстро, быстро и долго, бегущих, бегущих, бегущих.
Но проходило самое минимально возможное время, которое всегда проигрывает в схватке с профессионализмом и опытом, и еле копошащуюся в изнеможении и боли груду тел максимально профессионально и опытно - растаскивали. Из шумящего водопадом ниоткуда возникали багор за багром, и после недолгого организационного момента приведенная в прямоходящее состояние груда снова начинала набирать скорость.
Фьорн совершенно напрасно стащил с себя доспех, это он понял отчетливо, как только они добежали до второго (или третьего?) на его памяти поворота улицы. Левое плечо после столкновения с чьим-то черепом и, последовательно, булыжником - горело огнем, и это было просто отлично, безо всякого сарказма, на фоне правого плеча, которого, как и всю остальную правую руку, Фьорн не чувствовал вообще. И это не было ощущением затекшей руки, которая недостаточно хорошо и полно кровоснабжается, - нет, это было ощущение руки отсутствующей, руки, которой нет, руки, которую обидно потерять тем сильнее, когда ее не столько отрывают, сколько ровненько и вполне по-лекарски так отрезают, не забыв и прижечь и заживить культю.
Руки не было — вот что это было за ощущение, и оно пугало Фьорна своим ощущенческим правдоподобием, учитывая тот факт, что ощупать ее, несуществующую, определенно несуществующую руку, он был вполне даже в состоянии. Ощупать - левой, то есть, в аду, определенно в аду горящей своей рукой.
Марка Фьорн не видел, как и никого вокруг, но наверняка знал, что тот где-то неподалеку и, скорее всего, полуживой от боли именно в той руке, с которой ему, Марку,  ничего не сделали. Что Марку сделали с той рукой, которая внезапно ни с того ни с сего отнялась у Фьорна, Фьорн думать не хотел.   

Дживио был направляющим, сколько он себя помнил. А помнил он себя недолго, как, впрочем, это завсегда бывает с людьми, употребляющими Дрянь. То есть, разумеется, не с людьми — а с морскими пиратами, налетчиками, поморянами, питирцами и стобцами, крепко сбитыми и рожденными в материнских муках и в воде. Люди, не поморяне, употребляющие Дрянь, слишком быстро угасали, чтобы можно было говорить о побочных эффектах. Любой побочный эффект меркнет, когда налицо эффект основной и первоочередный: Дрянь убивала людей быстро.
Но Дживио родился так, как и полагается рождаться, и он мог ожидать от Дряни любого удовольствия — а она их исправно и бесперебойно доставляла - но только не быстрой смерти.
Сейчас перед Дживио стояла задача — доставить, и как можно скорее, всех препорученных ему риганхеймских пленных в Башню Благочестия. Кто поставил ему эту задачу, Дживио не помнил, как и все остальные ребята из его команды, но он точно знал, знал сердцем, лимфатическими узлами и всей своей кровью - которая совсем по-морскому солонила ему его запекшийся и обветрившийся рассудок — что у этого парня, нарезающего задачи таким поморянам, как Дживио, есть много, очень много Дряни. Столько ее, что не жаль делиться. Столько ее, что, даже раздав ее многим — таким, как Дживио — ею этих многих можно убить, и не раз, и не два.
Дживио намеревался умереть как минимум трижды, и по тому, что делала Дрянь с его кровью — которой вдруг стало тесно в одном только Дживио и которая закономерно нашла себе выход наружу из Дживио, и не один — можно было говорить со всей определенностью, что в этот раз Дрянь сочла его, Дживио, достойным принять столько удовольствия, сколько не потянул бы и Вильм, трижды благословенный лорд-регент и трижды триждеать триждь раз проклятый урожденец пенистого поморского прибоя.
Дживио был родом из того же Стоба, что и его король, и, в отличие от длинноногих питирцев, которых так любит слизывать с палубы штормовая волна, он был по-стобски кривоног и по-стобски же умел в обращении с рогатыми лошадьми. Он пришпорил своими давным-давно на далеком юге раздобытыми железными шпорами бронзовые бока своей только что несколькими кварталами назад раздобытой лошади и закричал так громко и таким голосом, что услышать его смогли только его же ребята, гонящие полусотню неспособных вопринять истинный звук и боящихся моря soordeve'in amalh.
Сегодня глубоко на сушу пришел морской hvit'glorevar, настоящий, истинный шторм, и что с того, что к Башне Благочестия толпа пленных amalh из королевских темниц прибудет, изрядно пополнившись неосторожно подвернувшимися под руку попавшимися на пути soordeve'in snar. Он, Дживио, ни у кого не спросясь, опустошил эти темницы, и он, Дживио, сделает так, как захотел soordeve'in muog'ell, скормивший ему Дрянь.
Впереди даже и сквозь неослабевающую стену hvit'glorevar начали вырисовываться силуэты зловещих мегалолитических laa'verdeve, и рука Дживио сама собой нашарила на поясе дедовский костяной нож.
Кость в ноже была не  людская, не  животная и  не рыбья. Кость была от skca'at, и она, даже и отделенная от первоисточника своей силы, все еще была способна на многое из того диапазона искусных обездвижений и парализаций, которыми он, первоисточник, обладал. А его диапазон, как и полагается диапазону skca'at erreoi (одним знаком) glorevar, был

б е з б р е ж е н .

0

13

12.

Фьорна, наконец вытолкнуло на обочину улицы. А безумно несущаяся толпа, продолжила свой жуткий марафон. Откуда она появилась, никто из них толком не успел понять. Только что они стояли, раздумывая, как выбраться из осаждённого города, как вдруг их подхватило людским течением, поволокло по улицам. А тут ещё сверху хлынул непроглядный ливень, разбивая грязевые дороги, вгрызаясь в утоптанную землю и превращая город в болотную кашу. Тщетно пытался Фьорн узнать у бегущих, что происходит. Какой-то непонятный, животный восторг читался на лицах окружавших его. Большинство орало, завывало, кто-то дико хохотал. Водяная завеса, застилала глаза, исколотое кинжалами тело, сдавливаемое сейчас со всех сторон плотной толпой, пульсировало жгучей болью. К тому же онемела левая рука, видимо Марк здорово приложился обо что-то. В тупом углу улицы, не успевшие затормозить, складывались в большую кучу из человеческих, изломанных тел. Фьорн бесчувственно отметил этот факт, локтями раздвигая себе дорогу к обочине. Те, кому его удары показались болезненными, наконец очнулись от эйфории и начали давать сдачи. Но так или иначе пропускали его к краю человеческого потока. Фьорн мечтал о двух вещах: не упасть самому, и чтоб не упал и не оказался затоптанным Марк.

Наконец он очутился на обочине, у витрины какого-то лавочника, с широким лотком перед окном и дешёвой, жестяной вывеской, бессильно болтавшейся от хлеставших в неё дождевых струй. Марка нигде не было видно. Почему-то стало трудно дышать. Горло перехватывало. Фьорн понял, что задыхается. И без того тёмный мир начал темнеть. Сыщик схватился руками за горло. Дышать ничего не мешало, кислород всё так же поступал в лёгкие, но удушье нарастало. Это было жуткое состояние. Он представил Марка, лежащего на дороге, втоптанного в грязь и попытался вскочить, но ноги покосились.

- Сынок, тебе плохо? - услышал он рядом знакомый голос, но сквозь пелену в глазах не смог различить говорящего.

Внезапно удушье прекратилось, словно он вдохнул желанную порцию свежего воздуха и блаженная истома разлилась по телу. Первое, что увидел сыщик, прояснившимся взором - это то, что ливень кончился так же внезапно, как и начался. А второе... волосы на голове Фьорна зашевелились... куча мертвецов, скопившаяся в углу, там, где улица круто повернула, поднималась. Искалеченные, переломанные в сумасшедшем беге тела, вставали на ноги и расходились по городу, отряхиваясь, снимая мокрую одежду, выжимая её. Они о чём-то болтали меж собой, улыбались. Второй раз за день Фьорн утратил реальность происходящего. В первый раз это было, когда толпа боготворила двух муглов.

Кто-то снова похлопал его по плечу. Фьорн резко обернулся и увидел перед собой лицо уже знакомой старушки Астрид. Видимо взгляд сыщика был настолько диким, что та отшатнулась.

- Сынок, да я тебя знаю -  всё же сказала она - ты же мне крышу починил. А где твой друг?

- Друг? - ещё не придя в себя переспросил сыщик.

В этот момент сбоку, из угла улицы послышались дикие крики и ругань.

- Что здесь к проклятому Вильсу происходит? Какого дарга?

Из поредевшей кучи "мертвецов" выбирался Марк. Он отчаянно ругался. Некоторые покойники отвечали ему тем же. Кто-то съездил ему в рожу, Фьорн скривился от боли. Марк не остался в долгу. На месте несостоявшейся общей могилы закипела свара. Всем телом чувствуя, что Марку приходится не сладко, сыщик кинулся ему на помощь. Но к тому времени, как он добежал, оставшиеся покойники разошлись, оставив Марка мирно лежать в грязной луже. Фьорн озабоченно смотрел им вслед. На мертвецов эти люди не походили. Кое-кто прихрамывал, у некоторых были серьёзные ссадины, у кого-то  кажется сломана рука или вывихнута челюсть, но в целом выглядели расходящиеся очень даже живыми, и, дарг их задери, даже довольными.

Сыщик протянул руку вору, тот не приняв её начал подниматься. Начал с того, что встал на четвереньки.

- Ничего не понимаю – пробухтел он – Это не город, а сумасшедший дом. Что это было, ты знаешь?

- Нет – ответил сыщик. 

- У меня всё болит, словно Вирт меня повалял.

- А то я не знаю.

Марк одарил Фьорна несчастным взглядом.

- Ребятки, да как же вы в самый-то гон угодили? – снова услышали они рядом голос старушки.

Астрид Локке стояла с озабоченным видом.

- В первый раз, что ли видите? - спросила она.

- Леди Астрид – молвил Фьорн – Что это было?

- Нездешние. Так я сразу и поняла. И нечего было мне голову дурить. Это праздник ежегодный, Гон называется. Почитай уж 47 лет проходит.

- Гон!!! – вдруг взвыл сыщик – Ну, конечно!! Каарийские повстанцы!

- Естественно – согласилась Локке. И глядя на хлопающего глазами Марка, продолжила – Сорок семь лет назад, в 1303 годе Питриский принципат Карсталлир Карий захотел власть захватить. Ну да, вас тогда ещё и на свете не было. Сторонников у него много появилось. Аккурат, как сейчас Снару осадил, а поскольку церковь на его стороне была, то маги ихние вот такой же ливень учинили. Да, такой же, как сейчас помню. У нас традицию строго блюдут. Так вот, предательством город взяли. Ворота им открыл некий Люмен Льюмен, чтоб ему пусто было. Ты из лужи-то вылазь, сынок, чего это вас шатает обоих одинаково? Пойдёмте ко мне в дом, я тут рядом живу, пообсохнете, эк вас угораздило, незнамши-то. А то не знал этот Карий, что против судьбы не пойдёшь. Король наш покойный Стендаар, да не будет он знать жажды у Источника, велел на стенах бочки с маслом кипящим порасставить, как вам такая задумка? И всех кто на стену лез, этим маслом поливали. Откуда масло? Из погребов Снарских, оттуда же ещё? Сама его в ведрах таскала на стену. Урожай в тот год был отменный, на беду Карсталлера. Ну да он сам виноват. Так, здесь теплее верно? Только не сломайте больше ничего. И вот, значит, когда ворота-то открыли, Карсталлер трус, даже чужие доспехи одел, чтоб его за него не приняли, и если начнут стрелять, то в того, кто в его доспехах. Да садитесь вот сюда, я сейчас чай с травами сделаю. Полегчает. Но Хранитель видит всё. Как только Карий под воротами, Люменом открытыми, проезжал, на него сверху чан масла вылили. На него и на всех, кто рядом был. И вышло значит из захватчика блюдо – мясо в горшочке, с маслом. Пейте чай, пока не остыл. Случай, простой случай, а, благодаря ему, всё решилось иначе. Уже потом наши воины, всю эту толпу растерявшуюся без предводителя, в одну кучу на площади собрали, разоружили, раздели. Ох, и злости тогда в городе было не меряно. И погнали их, несколько сотен, горемычных по этим вот, самым улицам, в проливной дождь, прямо в башню Благочестия. Сколько их тут полегло, под ногами друг друга, под мечами стражников. А больше всего вот в этом углу, именно так как сегодня. Потом посчитали – 128 человек. Из восьмисот до башни только 300 добежало. Все улицы трупами были усеяны. Раздавленными, искорёженными. Ну, как легче вам ребятки? Да, в травках я толк знаю, не удивляйтесь, я ведь здешняя целительница. Одна из лучших, вот уже 50 лет ко мне лечиться ходят. И только на следующий день всплыла страшная правда. Не вся церковь на сторону Кария перешла, а только несколько, опять же, предателей. Но они тёмной магией владели и все эти повстанцы, которых по улицам прогнали, под заклятьем были. Не по своей воле они оказывается против короля пошли, а по воле извергов этих тёмных. Да не обращайте внимания, я всегда, когда это вспоминаю, плачу. Конечно всех этих магов нашли, всех до единого. Уж не знаю, что с этими подонками в башне Благочестия делали. Народ в то время разное говорил. И, что с них живыми кожу снимали, и что внутрь червей посадили и те их изнутри и съели. Я в это не вникала. Я, тогда кого могла из оставшихся в живых, лечила. Страшно это видеть, как человек от опустошающего заклятья отходит. Как его душа, в дальние уголки сознания забитая, снова свободу обретает. Как глаза разумом наполняются и человек, всё, что сделал и видел, осознавать начинает. Упаси вас Хранитель от этого, ребятки. Молодцы, весь чай выпили. Теперь не загнётесь, а то смотреть на вас больно было.

С тех пор учредили этот гон стал ежегодным повторением, чтоб не забывали того страшного деяния. Только ведь всё равно забывают люди. Раньше всё торжественно проводилось, в мрачном молчании, с добровольцами, кто сам видел всё это. В том углу треклятом, сначала его снести хотели и улицу туда проложить, но не стали, так вот, в этом углу специально добровольцы и падали, как по написанному. Да только теперь всё не так. Выродилось в дешёвый фарс всё это. Бегут не, чтоб вспомнить, а чтоб нервы пощекотать. Кто от  скуки, кто крепость тела проверить молодёжь в основном. Блажат, что есть мочи. А ведь во время гона не кричали. Молча бежали, и умирали молча. Так-то вот, ребятки. Такая вот история.

Марк и Фьорн, некоторое время молча сидели, теребя в руках пустые кружки.

- Спасибо – наконец, сказал Марк – Пойдём мы.

- Конечно, идите – ответила мадам Локке – Дождя больше не будет, не бойтесь. Его каждый год маги из башни колдуют. С гоном он начинается,  с ним же и заканчивается. Идите ребятки.

- Ерунда какая-то – пробормотал Марк – Город в осаде, скоро жрать нечего будет, а они праздники празднуют.

- Правильно празднуют – возразил Фьорн – Сидеть и молча смерти ждать – тоска хуже некуда. Давай лучше думать, как нам через стену перебраться.

0

14

13.

У Дживио было всего несколько мгновений, чтобы исправить ситуацию, но их у него отняли. Что-то маленькое и тяжелое обрушилось ему на спину и едва не выбило из седла в тот самый момент, когда он собирался отдать приказ своей полудюжине налетчиков — продолжить то, что простодушные горожане приняли за Святой Гон. Проблема была, по правде сказать, совсем не в том, что горожане так подумали — они так и должны были подумать, все было подстроено с расчетом именно на это. Проблема была в том, что дождь закончился, а с ним и, соответственно, Гон и, соответственно, заблуждения горожан. Вирта в мешке не утаишь, и теперь Дживио собирался доделать то, что ему поручили,заплатив самую подходящую для того цену — цену, которую его научили платить за силой им у кого-то отобранное с тех самых пор, как его пальцы научились обнимать рукоять меча.
То маленькое и тяжелое, что обрушилось ему на спину с высоченного седла, закрепленного на крупе не пойми откуда выросшего рядом дестриэ, говорило так, как говорят muog'ell, когда они, добрые и милые от природы создания, приведены в готовность крушить, раскалывать и, в целом, изничтожать. Muog'ell говорил Дживио о том, что любит меньше всего — а именно о делать своими руками то, что препоручил, и с солидной предоплатой, рукам чужим. Muog'ell говорил, что очень хочет и вполне в состоянии убить Дживио за его медлительность - если поспеть за ними, не особенно отставая, смог даже он, muog'ell, крохотное создание, отягощенное к тому же стальными доспехами весом чуть не в собственный его, muog'elleve, вес.
Маленький и тяжелый лорд-мугл посоветовал Дживио убрать мечи в ножны, пока он, Дживио, не изгадил лорду-муглу его и без того долгий, вонючий и тернистый путь к венцу лорда-регента. Лорд-мугл был откровенен, как бывают откровенны с людьми, находящимися в бессознательном состоянии. Он объяснил Дживио, что собирается устроить все свои дела одним махом, а для того ему нужен один общий Костер. Ну а так как Костер можно возжечь только там, где в общественном сознании принято возжигать Костры такого масштаба, - подытожил лорд-мугл, пересаживаясь со спины присмиревшего Дживио в седло своего дестриэ, - то нам для возжигания потребуется Капище.
Дживио понимал, что новая доза Дряни обязательно приведет его в состояние, когда он будет понимать все, что бы ни иносказал muog'ell, и потому безоговорочно принял ее из его, muog'elleve, рук.
Они были не так уж и близко к Башне Благочестия, но и отсюда было видно, как к ее подножию сразу с нескольких сторон необъятной площади тянутся ручейки бегущих на предельной своей скорости людей. И всадников — всадников, держащих эти ручейки в им одним ведомом русле, тоже было видно отсюда. Со всеми их стобскими кривыми ногами и стобскими многофутовыми баграми в руках.
Темниц с риганхеймскими военнопленными, - пояснил лорд-мугл, пришпоривая своего дестриэ и увлекая тем самым Дживио сотоварищи за собой, - в городе было вполне достаточное количество для того, чтобы сделать Костер пахнущим именно так, как это любят старые лаавердские боги.
Устраивать малую кровь, да еще и в закрытом от всех глаз закутке, было бы ошибкой, - кричал лорд-мугл, снова и снова погружая шпоры в окровавленную и прорванную во многих местах кольчужную попону, - вдвойне и втройне ошибкой, когда возможность устроить большую кровь на видном месте, да еще и не своими, а нужными руками, так и просится в, э,

манипуляторы моего доспеха - а их у меня, признаться, хватает, чтобы за такую возможность ухватиться крепко, крепчее некуда.

- Я тебе сейчас скажу совершенно непопулярную вещь, - сказал Марк Фьорну, пока тот осматривал крохотную сочащуюся кровью ранку на его, марковом, правом плече. - Но выбраться из этого буйнопомешанного городишки мы сможем только в том случае, если будем хотя бы выглядеть такими же буйнопомешанными, как все остальные.
- Поранившее тебя архаическое зубило не задело ни кости, ни кровеносного чего-то, - ответил Фьорн и, не дав Марку опомниться, припал к ранке губами. Выбраться из пусть и однорукого, но все же крепкого объятия сыщика Марку не удалось: он был гораздо слабее и, пожалуй, еще более однорук. Фьорн отлип от плеча вора только когда сам решил, что высосанной им крови достаточно для анализа. - Ы лэло лололилельло... тьфу, э. И это положительно наверняка, говорю я, не похоже ни на один из известных мне ядов.
- И это ты, - угрюмо вставил Марк, - это ты первый заговорил о пидорах. Чума, дарги, синий туман.
- Я бы предположил, - сплюнув и как следует отхаркавшись, продолжил Фьорн. - что эффект отрубленной руки - при том, что руки у нас обоих вполне даже на своих местах — это какая-то специально продуманная мера для тех, кто вот так вот гонит людей или рабов.
- Людей или рабов, замечательно, - Марк проводил взглядом группу совершенно измученно и затравленно выглядящих человек, переговаривающихся между собой тихо и, кажется, на южно-риганхеймском каком-то диалекте. - Заебись проговариваешься, сегрегатор.
- Сам подумай, погонщикам нужно введь что: чтобы погоняемые продолжали бежать, - Фьорн еще раз склонился над плечом Марка и принялся сопеть, обнюхивая рану. - Поэтому любое наказание, каким бы серьезным оно ни было, должно быть а) изолированным от ног и органов дыхания и б) не дающим наказуемому повода сбиться с бега на шаг от болевого шока. Хотя бы поначалу.
- Хотя бы что?
- Ну, к тому времени, когда наказанный добежит до того места, куда его гонят, действие парализатора может подойти к концу — ручаюсь, опытные погонщики этот временной период не то чтоб рассчитывают, но в целом прикидывают на уме, и впрыскивают в тело наказуемого (а лучше рук места на теле для такого и не подберешь) какую-то определенную дозу обездвижителя. Я бы не зарекался, что они не могут с этой дозацией ошибиться и, скажем, переборщить, но...
- Фьооорн?! Фьооооорн!! ФЬООООООРРНН!!!
- Но боль, гм, - лицо у Фьорна становилось тем бледнее, чем громче и выше становился вопль Марка. - Боль, гм, вероятно, даже при безошибочной дозации, гм, наступает, гм, ад, гм, ска, гм, я, гмм.

Тут и там по улице, не успев еще далеко на негнущихся ногах отойти, бросилось оземь и принялось корчиться в судорогах с полсотни, не меньше, в тюремные лохмотья обряженных человек.

0

15

14.

Верховный агиарх Снары, благочестивый селестиор Шемп, был человеком моря. Под сверкающей четырехцветной парчой агиаршего облачения скрывалось прокопченное солнцем и просоленное ветром поджарое тело, с мощными мышцами и жилами, похожими на переплетенные канаты. Тяжелое облачение было ему не в тягость, даже великолепный металлический нашейник, который Шемп не снимал даже в такой поздний час. Золотые и бронзовые прутья, листья и лучи причудливо изгибались, расползаясь с плечи и шей агиарха во все стороны, подпирая снизу тяжелую шемпову челюсть и образуя позади благочестивого затылка высокий перистый воротник, похожий на павлиний хвост; сверкающий венец нависал над лысым черепом, не опускаясь на загорелую кожу - но все это великолепие было похоже на дорогую раму, обрамляющую дурно написанный портрет. Когда-то в бою риганхеймский клинок смахнул Шемпу кончик носа, и благочестивый селестиор со своим обрубленным рылом и маленькими черными глазками смутно напоминал свинью в золотом ошейнике - правда, свинью очень тощую, хищную и злую. Он и по подземному чертогу Башни Благочестия передвигался вразвалочку, как по ненадежной палубе корабля, и длинный шлейф облачения волочился по полу за ним.
Шемпу было отчего злиться - его положение было не слишком-то надежным. По ту сторону площади, в храме Четырех Звезд, сидел другой верховный агиарх, законно избранный, у которого было больше власти и влияния. Шемп тоже носил венец, нашейник и четырехцветные одежды агиарха, которые ему дал принц Статос - но что принц дал, то принц может и отнять, и даже, пожалуй, не тот принц, что дал. У Шемпа было несколько тысяч верных поморян, а у того, другого - весь остальной город, правда, большей частью почти безоружный; и те, и другие ели яблоки Статоса, а за стенами точили когти риганхеймские легионы - вдруг все-таки ворвутся в город? В непогоду не годится пускаться в рискованные плавания, особенно на дырявом корабле с сорванными парусами - это Шемп знал точно.
- Костер, - повторил он. - Зачем жечь костер в такую погоду? В бурю всякое создание, что вышло из Источника, ищет себе укромную бухту или льнет ко дну. Что делают все эти люди у наших стен?
- Дождь закончился, - возразил Дживио. - Пусть возгорится пламя. Король умирает, к рассвету его не будет в живых.
Здесь, в недрах Башни Благочестия, тяжело было понять, закончился ли дождь и ночь ли вообще на дворе или день. В отличие от светлого храма Четырех Звезд с его высокими окнами, в подземелья Башни никогда не заглядывало солнце - понятно, как тяжело было под каменной толщей агиарху, который явно предпочитал видеть над головой тугие паруса и трепещущие на ветру снасти.
Тори Альберт Мог, который сидел тут же на высоком стульчике, был менее воздержан на язык:
- Какая-то мокрая псина пришла требовать чужой крови для своего господина, купо, - заявил он. - Убирайся, пес. Позови хозяина, если хочешь разговаривать с нами.
Кого-нибудь другого эти слова, а больше слов тон, каким они были произнесены, сдунули бы вон из чертога, вверх по лестницам и на площадь, но Дживио остался на месте. Принятая на площади порция Дряни всосалась в гортань и нёбо и заставила кровь кипеть; каждый сосуд и каждая клетка тела пульсировали и рвались в небо, легкие распирало изнутри попутным ветром, и мышцы кричали о готовности рубить, и рвать, и впиваться острыми зубами в несуществующий дубовый щит. Окружающее пространство вывернулось наизнанку, и Тори Альберт, стоявшие вокруг служители Странствующего Суда и поморяне в трофейных доспехах, да и сам селестиор Шемп казались далекими, маленькими и неопасными.
- Я не к тебе обращался, чужак, - твердо сказал он, не глядя на Тори Альберта. - Селестиор Шемп, друзья, я ваш человек. Вы меня знаете, я не стану врать. Мы должны зажечь костер.
- Да ты человек Родебиона, - отозвался мугл, - слышите, Шемп? Псина тявкает, купо, а я слышу голос принца. Родебион пытался перещеголять Хьюста в роскоши и Гарсета в воинском искусстве, теперь он хочет показаться большим святошей, чем Статос. Отчего же он сам к нам не спустится? Пусть покажет, что он самый достойный наследник короля, пусть покажет, мы оценим его и осудим, справедливо и без пристрастия.
Дживио парил на крыльях Дряни.
- Селестиор Шемп, это существо не имеет права называть себя судьей. Я ваш человек. Я сражался на островах и пляжах Риганхейма. Мы поднялись вверх по реке и швыряли факелы в дома. У форта с черными стенами легионер пробил мне легкое железным копьем, но я выжил и оправился. Я такой же, как вы.
- У форта с черными стенами, - задумчиво повторил Шемп, дотрагиваясь до обрубка носа, и некоторые из поморян тоже зашевелились и забормотали.
"Почему muog'ell не спустится сюда? - простучало в голове у Дживио. - Наверное, просто не может, ведь конь не поместится в эти узкие коридоры".
- Неважно, кто там пробил ему легкое, - сварливо отозвался Тори Альберт, - сейчас это напичканная дрянью скотина, купо, которая говорит чужим голосом. Я вижу, как блестят у тебя глаза, вижу слюну у тебя на подбородке. Ты оскорбляешь Хранителя своей нечистотой, купо. На Бадросе я топил пьяниц, курильщиков болотных трав и таких, как ты, в отхожих местах - коли сам оскверняешь произведенное чистым Источником тело, так похлебай нечистот.
На каждого экзекутора в чертоге приходилось четверо поморян, смотревших на посланца весьма сочувственно, и кое-кто из них сам употреблял Дрянь, так что бояться Дживио было нечего.
- Выгоните этого мугла наружу, пусть его самого сожгут на костре, - выпалил Дживио. - Он обижает меня и вас. Он убивает людей и называет это судом. Он не наш.
Тори Альберт возмущенно пискнул и нацелился пальцем на Дживио.
- Я воздаю каждому за его прегрешения, как того требует Хранитель. Никто не будет сожжен, если за ним нет вины, купо. Каждый имеет право быть осужденным справедливым судом. Мы взвесим преступления и учтем свидетельства, вспомним прошлое, рассмотрим настоящее и предскажем будущее. Настоящий суд должен быть скорым, как ветер, чистым и прозрачным, как вода, надежным и твердым, как земля, и карающим, как огонь. Свершиться беззаконию я не дам. Я буду судить каждого.
- В самом деле, - сухо выговорил селестиор Шемп, - Родебион собирается сжечь толпу риганхеймцев, которых нахватал из темниц без разбору? Прямо на Башне? Мы тут три месяца строим Корабль, знаешь ли. Рабы нужны, чтобы грести веслами на море, строить корабли... нет, мы не можем выйти в море, поэтому надо строить Корабль здесь, на Башне. Почему надо жечь рабов? Надо молиться за короля, это я понимаю.
- Костер важнее, - отозвался Дживио. - Мы сможем построить Корабль потом. Я буду строить его вместе со всеми, самым первым, нет, вторым после вас, селестиор Шемп. Не слушайте злого мугла. Король умирает, и надо вознести великую жертву Хранителю, как это делалось в старые времена Лааверды.
- Старые времена Лааверды, купо, - свирепо сказал Тори Альберт, - а знаете, что случилось с Бонаром? Они увлеклись жертвами и забыли, кому их приносят, и Хранитель их покарал. Нет, нынче не то время. Мы должны судить и карать, только так, купо. Судить каждого по отдельности. Овец, и псов, и их господ. Купо. Судить всех - и только потом казнить.
- Не слушайте его, селестиор, - возвысил голос Дживио. Огонь Дряни горел у него внутри, полыхая жарко и жадно, выжигая внутренности и доставляя тем самым не поддающееся описанию блаженство. - Слушайте меня. Я ваш человек, а он - нет.
Шемп перевел рассеянный взгляд с солдата на мугла-инквизитора, а потом обратно. Что-то очень недоброе проглядывало в свинячьих глазках верховного агиарха.

* * *

Фьорн не так сильно ошибся, говоря про человечину на вертеле. Вертелом для горелого покойника служил длинный тонкий кол, доходивший до второго этажа пирамиды; обугленные ноги без пальцев болтались на уровне выше человеческого роста. Кол входил в труп под грудиной и выходил в области шеи; упертая в живот мертвеца короткая перекладина не давала тому съехать по колу вниз. Сожженная голова свесилась набок, одной руки не хватало.
Второй казненный, тоже обугленный и вдобавок к колу проткнутый двумя бронзовыми мечами крест-накрест, видно, уже после сожжения, торчал по ту сторону лестницы на вершину зиккурата. Дальше был еще один: этого не сожгли, а заморозили каким-то колдовством, и он понемногу оттаивал, стекая лужицей на плиты из розового песчаника.
Сами по себе колья были бадросской придумкой. Это там, за морем, в ленцийских болотах неуловимые партизаны вырубали колья из молодых деревец и насаживали трупы легионеров, убитых ночью. Наутро риганхеймские отряды прочесывали лес, выискивая не вернувшийся с обхода патруль, исчезнувшего с поста часового или обозную охрану, канувшую в никуда вместе с обозом, и находили мертвецов, стоявших в болоте по стойке смирно - пока король не махнул на непокорные болота рукой и не вывел оттуда поредевшие легионы.
- Художества Тори Альберта, - сказал Марк. - Наверняка этот и этот сказали что-нибудь не то о священном пламени, а вон тот мороженый попробовал объявить лед первородной стихией, а не производной от воды. Ставлю сундук золота на то, что Курпа зажарят молнией.
- Как бы нас обоих тут не зажарили на обыкновенных дровишках, - озаботился Фьорн. - Смотри, это же принц Родебион.
Маленький бесстрашный принц на своем гигантском коне привычно прокладывал дорогу в мокрой одурелой толпе; около него маячила пара трофейных сегментат - эти господа распихивали людей баграми.
- Неужели это все только ради того, чтобы спасти Курпа? - Марк потрогал раненое плечо.
- Почему бы и нет? Если бы Родебион просто явился сюда с солдатами и попытался взять Курпа силой, Тори Альберт - если он тут правит бал - в лучшем случае не пустил бы его в Башню, а в худшем насадил на один из своих кольев, обвинив в непочтении к Хранителю. Солдаты Родебиона - такие же западники-поморяне, что и в башне, значит, они в массе своей склонились бы перед этим самым Шемпом, а если Шемп слушает Тори Альберта... Я что-то не вижу на этом частоколе твоего толстого друга - надеюсь, это значит, он еще жив.
- Скорее всего, потому, что обычный кол тушу Курпа не выдержит, и Тори Альберт отправился искать бревно потолще, - отозвался Марк. - Зачем Родебиону риганхеймцы? Их тут не меньше тысячи.
Их правда тут было не меньше тысячи - в основном юноши и подростки из поздних рекрутских наборов, нахватанные осскильцами во время вылазок; зрелые ветераны живыми в плен не давались. Почти все были полуголыми или вовсе нагими, все бледны и истощены - вряд ли до темниц доходили яблоки Статоса; некоторые в язвах и с выпавшими волосами - ведьмин поцелуй вместе с пленными прокрался внутрь городских стен. Редкие полностью одетые люди были, видно, обычными прохожими, некстати попавшими в Гон и не подозревавшими, куда именно и ради чего он направлялся. Дождь, парализующие удары багров и обстановка всеобщего безумия сделал всех равно одуревшими и покорными.
Фьорн потер лоб.
- С таким количеством рабов Родебион заполонит Башню быстрее, чем Тори Альберт успеет сказать "купо". Если принц заручится достаточно благочестивой целью, солдаты не будут ему возражать, а в суматохе и давке нетрудно найти и вывести Курпа наружу. Родебион не жесток, просто быть принцем... трудно.
- Это прекрасно, но что осскильцы собираются сделать со всеми этими людьми? Убить? - Марк закрутил головой. - Если насаживать каждого на кол и дожаривать магией - Тори Альберт со всей своей компанией будет выстругивать колышки до конца года, я уж не говорю о магах, которых придется напрячь на все эти индивидуальные сожжения. Даже если просто сжечь всех скопом - откуда он столько дров возьмет в осажденном городе-то? Бабушка Локке говорила, что даже хворост на площади нельзя купить.
Фьорн сумрачно глядел куда-то вверх. Марк поднял голову и проследил взгляд сыщика. Облака расступались, уступая место звездам на черном бархате небес. В высоте, среди облаков и звезд, над площадью, над домами, над стенами и башнями из розового песчаника, над кольцом риганхеймских осадных костров и над чернотой вокруг плыл недостроенный двухпалубный корабль, опершийся килем на вершину зиккурата.

0

16

15.

Городская стена даже изнутри выглядела внушительно. Большие, серые, грубо обтёсанные глыбы, из которых она была сложена, недвусмысленно намекали на солидную её толщину. Эту же мысль подчёркивал глубокий тоннель ворот. Сама стена состояла из трёх ярусов, нижний, самый широкий, поднимался на высоту второго этажа, и размещал на себе все гарнизонные постройки. На втором ярусе, в два раза более высоком, размещались караульные посты, разводные, откомандированные, готовые по первой тревоге взлететь на самый верхний, третий ярус, представлявший из себя боевой плацдарм, с внешней стороны обнесённый зубчатой стеной. По эту сторону зубцов стояли баллисты, котлы с горячей жидкостью, бегало множество солдат. Изредка, со стороны осаждающих в город залетали стрелы, перелетая через стену, они втыкались в грязь, да так и торчали там некоторое время, пока их не собирали. По этой причине, на некотором расстоянии от стены горожанам слоняться не советовалось. И даже по периметру стояли редкие охранные посты, не подпускавшие особо ретивых зевак к стене.

Марк с Фьорном сидели на штабеле досок, как раз недалеко от ближайшего поста. Здесь, на излёте, вражеские стрелы были не страшны и сыщик мрачно наблюдал, за копошением на стене. Марк, глядя на своё отражение в луже, скоблил ножом щетину.

- Ты поаккуратней можешь? - рявкнул на него Фьорн, чувствуя, как образовался на щеке небольшой порез.

- Рука, ещё не совсем от паралича отошла - попытался оправдаться вор - дрожит.

- Как по карманам шарить, так ничего у него не дрожит - огрызнулся сыщик - Ишь, поналезли, жучиное отродье - уже глядя на облепивших стену шестируких солдат, проворчал он - в глазах рябит. Нет, здесь нам не пробраться.

- Я тебе сразу это сказал – напомнил ему Марк, заканчивая бриться – Так, нет, пойдём, посмотрим, на месте сориентируемся. Ориентируйся.

- Сориентировался. Нужно другой путь искать. Идти напролом бесполезно.

- Да уж – усмехнулся Марк – тебя, с твоим ригским выговором, после первого «ап-чхи» повяжут.

- У тебя есть светлые мысли? – с откровенным сарказмом спросил Фьорн вора.

- Есть одна – задумчива ответил тот – Видишь вон того солдата на стене? Рядом с покосившейся баллистой.

Фьорн проследил взглядом по направлению вытянутого пальца Марка. Возле баллисты шаталось несколько солдат, и на кого именно показывал Марк, было непонятно. Тут, он почувствовал совершенно незаметное, как дуновение ветерка прикосновение в области бедра, словно бабочка крылом задела. В следующий миг, тренированная рука сыщика крепко сжимала руку вора, который успел вытащить у него из-за пояса нож.

- Ах, ты собака паскудная, выкидыш плешивого Вирта! Да я ж тебя сейчас здесь урою! – он сильно заломил руку Марка, и тотчас же ослабил хватку, ощутив невыносимую боль в своей руке – Тварь же ты! Ну и тварь – шипел сыщик, выворачивая нож из вражеской руки.

- Да угомонись ты – хрипло ответил ему Марк, с легкостью отдав нож, не нужна мне твоя железяка. Вот это подороже её будет.

Он тут же высвободился из рук сыщика и отскочил на пару метров. В его руке находился денежный кошель Фьорна. Сыщик запоздало, догадавшись, что купился на обманный манёвр, хлопнул себя по груди. Внутренний карман оказался непривычно пустым. В эту минуту взглядом Фьорна можно было бы спокойно плавить металл.

- Верни – не сказал, а пророкотал сыщик - Всё равно ведь не уйдёшь.

- А ты думал я такой дурак и забыл об этом – ответил ему Марк, нисколько не расплавившись от пылающего взгляда – Ты из города выбраться, хочешь или нет?

Сыщик молчал

- Так вот для этого деньги нужны, а мои, благодаря тебе, друг ищейка, на площади остались, там, где ты меня в грязи валял, в минуту нашего трогательного знакомства.

Марк видел какого труда стоит сыщику держать себя в руках.

- Всё, успокаивайся и дуй за мной – поторопил он его. К счастью сыщику хватило ума не продолжать сцену.

После получаса виляний по городу, в течение которых Марк неоднократно подходил к сомнительного вида личностям и о чём-то их спрашивал, они оказались перед богатой усадьбой, окружённой трёхметровым каменным забором. Высокие, решётчатые, все в художественных завитках, ворота, выходили прямо на центральную мостовую города. За ними виднелась уходящая вглубь, брусчатка из такого же, как и забор камня. Марк застучал по воротам. Из хитро спрятанной в проёме ворот комнатки, выскользнул охранник, здоровенный детина, способный защитить проём и безо всяких ворот.

- Чего надо?  - послышался вопрос.

Детина говорил таким низким басом, что его слова забивали уши, вызывая непреодолимое желание их прочистить. Марк сунул ему в руку невесть откуда взявшуюся у него бумажку.

- Отнеси в дом – скорее приказал, чем попросил он. И детина, зажав в руке листок, больше не вопрошая, заковылял по дорожке.

- Значит так – обратился Марк уже к сыщику – Говорить буду я. Это дом Эльдцгейра Квинтинуса.

- Я знаю, чей это дом – прервал его Фьорн.

- Нет, не знаешь – сердито шикнул на него Марк – Тебе он известен, как говорист, занимающий четвёртое кресло в трибунате. Богатейший и влиятельный принципат Скиля. Пусть слово «влиятельный» не вылетает из твоей головы. Но, кроме того, он информатор и негласный руководитель всего преступного мира Снары… и не только Снары.

Фьорн удивлённо присвистнул.

- Только не думай, что твоё положение сыщика даёт тебе какой-то козырь. Лучше молись, чтоб он не узнал кто ты на самом деле.

- Эльдцгейр – один из самых влиятельных людей двух миров – глядя на Ма

рка произнёс сыщик – И почему ты считаешь, что он поможет тебе? Ведь не за те же деньги которые ты у меня стырил.

- Все твои деньги разошлись на подкуп посредников – хмуро ответил ему Марк – А Квинтинусу я когда-то оказал услугу. Если он будет сегодня в хорошем настроении, то может и пожелает расплатиться.

Фьорн недоверчиво хмыкнул.

- Всё равно, кроме него никто нам не поможет из Снары выбраться – подытожил Марк – Попытаться стоит.

Со стороны брусчатки послышались шаги. Приближались двое. Уже знакомый охранник и дворецкий – крепкий моложавый мужчина, в блестящих, парадных латах, не отягощённых лишними конечностями. Возраст дворецкого выдавал лишь его взгляд, старый, высокомерный, привыкший презирать всех и вся, кроме своего хозяина.

- Господа – обратился он к Марку со Фьорном тоном настолько ледяным, что стало понятно, господа из них такие же, как и тараканы под половицей – Кто из вас Марк?

Вор сделал шаг вперёд.

- К его светлости  пройти сможешь только ты. Второй останется здесь.

Марк медленно, но отрицательно покачал головой.

- Не получится – ответил он – пройти должны мы оба.

Дворецкий посмотрел на него так, словно увидел говорящую навозную кучу.

- Это не обсуждается – заявил он – Таков приказ.

- Дражайший – обратился к нему Фьорн, подойдя ближе к решётке – передай своему господину, если он хочет вернуть третье кресло в трибунате, то он пропустит нас обоих. Скажи, что у дверей стоит Фьорн Декирб и у него есть компромат на принципата Альтея, так удачно, в прошлом году, сместившего твоего хозяина, на ранг ниже.

- Ригский сыщик? – дворецкий не смог скрыть удивления – Как ты здесь оказался? – его рука потянулась к тому месту, где у воинов на бедре висит меч. Но меча там не было. Зато из сторожки, как бы между прочим вышел детина, как бы между прочим захватив с собой свой меч.

- Ты решай – скрестив на груди руки произнёс Фьорн – Либо убиваешь нас, либо помогаешь своему хозяину занять прежнее положение.

Дворецкий несколько секунд стоял в нерешительности. Потом, бросив охраннику несколько слов на северном диалекте, быстро зашагал прочь.

Фьорн повернулся к Марку. Тот ошарашено смотрел на него

- Я знаю, кто такой Эдьдцгейр – ответил на его немой вопрос сыщик – Когда-то он оказал мне небольшую услугу. Пришёл черёд расплатиться - последнюю фразу сыщик произнёс много тише.

Через пару минут вернулся дворецкий.

- Принципат Квинтиус желает видеть вас обоих – доложил он, под шорох раскрываемых охранником ворот.

0

17

16.

Криков не было. В длинном извилистом коридоре, откуда четвертью часа до этого в Холл вышли Марк и Фьорн, любой звук просто обязан был множиться и усиливаться — так, чтобы чуткое ухо Хозяина Холла услышало шаги приближающейся опасности еще издалека. Над этой звукоусилительной составляющей работали и архитектор, сработавший потайной и единственно во всей необъятной усадьбе не пустующий Холл, и другие мертвые люди, умершие в один почему-то день, а до того занимавшиеся обустройством Холла и всего, что к нему примыкало.
Примыкало к нему, кстати, порядочно всего — одних извилистых коридоров можно было насчитать с добрую дюжину. Правда, почти никто из ныне живущих, помимо самого Хозяина, а то и включая его самого — когда давала о себе знать Хворь — не имел ни малейшего представления, сколько часов, дней или даже недель может прожить человек, попавший в медвежий капкан где-нибудь посередине вполне такого, знаете ли, парадно обставленного коридора. Кое-где вместо капканов в стены были встроены самые настоящие, в полный размер, баллисты — чем только не стреляющие. Архитектор и другие мертвые люди, обставлявшие подступы к Холлу, были изобретательными людьми с хорошим чувством юмора, и в те редкие-редкие случаи, когда отыскивались на свете смельчаки, готовые с этим чувством юмора потягаться, Хозяин вслушивался в крики и крики и крики с улыбкой. Он нисколько не сожалел, что убил архитектора своей усадьбы и многих других изобретательных веселых людей, но вспомнить о них ему почти всегда было приятно.
В этот раз криков не было.
Не было, в общем-то, даже звука шагов — а шагало по одному из коридоров человек десять, не меньше. И это было очень даже понятно, поскольку строился и обставлялся этот коридор, как и Холл, как и вся усадьба, в Снаре. В самом, чума, далеком от моря осскильском городе, где каких-то год-полтора назад и в самую провидческую голову не могло прийти - ожидать в гости людей, привыкших ходить по палубе босиком. Нацепив, максимум, на пальцы ног крохотные такие коготки.
Может быть, один из таких коготков таки скрежетнул по сверхчувствительному к звуку полу коридора, но это произошло совсем уж поздно, и убежать у Хозяина - а к этому у него все было готово с первого дня существования Холла - времени не оказалось. Единственное, что успел сделать Эдьдцгейр, прежде чем в Холл вошли непрошенные гости, так это переложить крохотный многозарядный самострел из правой руки в левую, а освободившейся правой и восемью другими своими искусствеными руками взяв с ближнего туалетного столика еще девять самострелов, один крохотней и многозарядней другого.
Марк с Фьорном за это время сделать и подавно ничего не смогли, поскольку были — и давно ведь уже - подвешены в одной общей на двоих металлической сетке высоко-высоко под потолком. Кучамала из рук, ног и голов только и смогла отреагировать на вошедших в Холл поморян, что начать крутиться вокруг своей оси чуть скорее прежнего.

Первым в Холл вошел дворецкий Эдьдцгейра, правда, спиной вперед и еле-еле, почти совсем никак не перебирая ногами. Следующий за дворецким поморянин держал в руках короткий абордажный дрот, длинный наконечник которого почти целиком умещался во внутренностях дворецкого и только самую малость выходил у него из спины. Силы этот поморянин был самой незаурядной, о чем Эдьдцгейру стало известно мгновением позже, когда поморянин, приподняв дворецкого на дроте, зашвырнул их обоих в сторону ближашего гобелена - да так удачно и с такой силой, что наконечник дрота вошел глубоко в стену, а дворецкий — еще, между прочим, живой — провис на дроте, словно бабочка на булавке. В блестящих, мм, парадных двуруких латах.
С каждым входившим в Холл поморянином — а всего их вошло что-то около десятка — руки Эдьдцгейра расходились веером: так, чтобы на каждого из вошедших пришлось как минимум по одному прицелу. Однако же когда в Холл вошел замыкающий этой процессии, веер рук Эдьдцгейра моментально сложился, а все прицелы самострелов сошлись на одной-единственной цели. Крохотной такой, двенадцатирукой и с красивым распушенным боевых расцветок помпоном.
- Я прошу прощения у Хозяина за такие крайние меры, - в голосе дружелюбно улыбающего лорда-мугла слышалось все что угодно, но никак не угрызения совести. - Однако ж это, купо, было, поверьте, нужно; хотя бы ради того, чтоб вы оценили серьезность моих намерений. И вы, я надеюсь, оценили. Купо?
- Купо, гм. купопо, - медленно проговаривая, повторил Эдьдцгейр, краем глаза подмечая, как сотрясается в конвульсиях бабочка на гобелене; язык у бабочки, очевидно, вырезали, и это, вместе с голыми руками, кажется, вырванным куском гортани, давало эффект практически полной тишины. - Вы правильно надеетсь, мой принц. Я, гм... оценил.
- Ну вот и отлично, - Родебион принялся улыбаться еще дружелюбнее и ловко, споро перебирая всеми своими и несвоими руками, взобрался на самое высокое из расставленых по Холлу кресел; и, со всеми своими доспехами, каблуками и руками, утонул в нем. - Ох. Ох как приятно. Я, купо, как раз по важному делу - а важное дело - это, сами знаете, увлекательнейшая история, если подумать. Знаете вы все, знаете, - лорд-принц замахал чуть ли не всеми двенадцатью руками, - понятно, что знаете почти все наперед; такая уж у вас, Хозяин, работа. Поэтому я не буду вдаваться в подробности и в целом обрисую ситуацию.
Эдьдцгейр собирался что-то ответить, но закашлялся, отложил пару самострелов в сторону и высвободившимися руками принялся шарить по столику со склянками. Одному из поморян эти его действия явно пришлись не по вкусу, и он сделал движение, как если бы хотел подойти. В ответ три или четыре самострела нацелились уже на него. Поморянин вопросительно посмотрел на кресло, но с помпоном утонувший в нем Родебион никак на всю эту пантомиму не отреагировал.
- Значит, коротенько, как обстоят наши, м, обстоятельства, - в перерывах между приступами кашля Эдьдцгейра принялся за рассказ лорд-принц. - Не сегодня завтра умрет король. И после смерти короля потребуется новый король — обязательно, я уверен, потребуется, поскольку времена такие. Это раз. Купо?
- Купо, раз, - прохрипел Эдьдцгейр, отбросив еще пару самострелов и уже четырьмя руками перебирая склянки сразу на двух, по обе стороны от него, столиках.
- Ага, купо. Умрет. И я его сын. Но, - Родебион воздел одну из верхний рук. - сыновей у отца только официально четверо, и я — последний из них и по старшинству, и, что уж скрывать, по поддержке среди простого континентального люда. Два, купо?
- Купо, два, - скорее прокашлял, чем проговорил Эдьдцгейр.
- И, три, перед тем как прорваться в город, я получил очень, очень важные известия. Купо, знаете какие? Иначе бы я сюда и не прорывался, к этим статосовским тупояблокам.
- Мне, сами говорите, кхх, знать положено. Гарсет, - Эдьдцгейр, кажется, какую-то склянку нашел, и хотя — судя по тому как он сморщился - не совсем ту, которую искал, все равно опрокинул ее себе в рот. Кашель это не сделало менее ужасающим на звук, но говорить Эдьдцгейру стало легче. - Гарсет выступил в поход.
- Выступил, купо, правильно. Причем не просто выступил, а во всей своей силе и мощи. Тридцать хоругвей, почти полным составом, - Родебион причмокнул и облизнулся с видом самого голодного мугла в мире. - В каждой из них, то есть, едва ли не тысяча копий.
- Новобранцы, - Эдьдцгейр скривился то ли от выпитого им очередного зелья - снова, очевидно, не совсем того, которого он искал - то ли от того, как это слово звучало. - Послушайте лучше, как эти ваши тридцать хоругвей звучат, когда это тридцать хоругвей новобранцев.
- Отвратительно, купо, звучат, - согласился лорд-принц. - Но не все. Из них пять хоругвей моих. Буквально, купо: хоругвей, почти целиком составленных из моих стобских налетчиков. Это отличные, это гораздо больше чем просто отличные ветераны. Это МОИ ветераны. Купо. МОИ с потрохами.
- И они, кхх...
- И они сделают то, что я им скажу. А когда наступит подходящий момент, - тут Родебион приподнялся из кресла и так сжал своими искусствеными руками подлокотники, что те затрещали, - мне будет ЧТО сказать, я вас, купо, уверяю. Поддержка простого континентального люда будет на стороне того, кто снимет осаду, как бы он это ни сделал. И это сделаю я, купо, как бы я это ни сделал. Не Гарсет, никак не Гарсет. Это сделаю я и, купо, слушайте внимательно, тысяча риганхеймских заложников. Купопо?
- Все это я знал или подозревал, подозревал или знал, мой принц. Но в толк взять все равно не могу, - Эдьдцгейр отложил в сторону все оставшиеся в руках самострелы и, скрестив все пять пар рук на груди, уставился своими огромными рыбьими и даже, кажется, фосфорецирующими глазами на Родебиона. - Чем я-то, кхх, вам могу в ходе этого вашего подступающего момента, кхх, помочь?
- Мне абсолютно по алианскому барабану, купо, что вы будете говорить и делать на заседании трибуната, Эдьдцгейр. - Родебион говорил медленно, отчетливо, с расстановкой, словно читая по бумажке, где у него по пунктам записана его политическая программа. - Вы для меня — не четвертое кресло и даже не, в перспективе, третье или второе. Вы для меня сейчас представляете интерес только в одной ипостаси — как Хозяина Холла. Хозяин единственного средства попасть наружу без боя. Или отправить наружу посланцев. Прямо в ту самую высоченную палатку в шитыми золотом фениксами, которая зиккуратится над всем риганхеймским, сами видели, лагерем. Купо?
- Видел, кхх, как же.
- Так протрите глаза от того, что вы сами себе в них накашляли, и найдите мне посланцев, купо. Моих-то, знаю я ваши правила, вы никуда не отправите, кроме как к праотцам. Есть у вас, купо, кого отправить-то, нет?

Эдьдцгейр, четвертое высокое кресло трибуната, а в перспективе — третье или второе, Хозяин Холла и hgovorei'skсt erreoi (шестью знаками) Первого Ряда, сощурил свои большие недобрые глаза и, заходясь в очередном приступе кашля, воздел длинный указательный палец своей настоящей руки - к потолку.

0

18

17.

- А вы, собственно, кто такие, купо?
Поморянин с топором бесцеремонно вытряхнул сыщика и вора из спущенной на ковер сети. Марк и - несколько погодя - Фьорн поднялись на ноги. Вид у них был настолько жалкий, насколько только мог: при вступлении в город оба расстались с риганхеймскими доспехами, а Фьорн, сколько-то пощеголяв четырехрукой кавалерийской броней, оставил ее в переулке у площади. Городская грязь, дождевая вода, засохшая кровь из многочисленных ран и ссадин превратили то, что осталось на обоих из одежды, в невыносимо грязные рваные лохмотья. Впрочем, у Марка во внутренних карманах еще оставалась пара сюрпризов для любого, кто сочтет его безоружным, но сейчас был не самый лучший момент для демонстрации этих сюрпризов - да и Фьорн предпочитал не трепыхаться.
Квинтиус Эдьдцгейр, защитившись столом от всех посторонних, глотал из склянки какую-то темную жидкость, судорожно кашлял и снова припадал к спасительному эликсиру.
- Вид у вас не самый здоровый, - сказал принц, развалившись в кресле. В его маленьких черных глазках отражалось пламя свечей. - Сейчас вы мне расскажете, что все эти раны нанесли себе сами, да? Или они появились у вас чудесным магическим образом?
"Он нас никогда не видел раньше", - сообразил Марк.
- Мы подрались из-за девушки, - завел Марк старую песню. - Продает она печенье на площади, и вот иду я и вижу, как этот обормот...
- Купо, это гораздо лучше, чем бредни в духе "а потом я взял кинжал и ткнул себя раз шесть в разные части тела", которые в такой обстановке вполне можно услышать, - принц поглядел на уходящий к потолку трос. - Вы слишком крепки по сравнению с большинством горожан - уж этих яблочников я тут навидался за вечер. На моих поморян вы тоже не похожи. Если бы старина Эдьдцгейр вас не знал - вряд ли вы прошли бы дальше стражников... земля им пухом. И если бы наше в высшей степени законопослушное четвертое кресло в принципате было довольно вами, вы не болтались бы под потолком. Купо. Какие выводы из всего этого можно сделать?
Присутствующие безмолствовали, только Хозяин Холла зашелся в длинном приступе кашля, заплевывая богато расшитый шелковый платок.
- Очень простой: вы что-то не выполнили для старины Эдьдцгейра, и он остался недоволен своими нерадивыми... работниками, - заключил принц. - Что ж, я даю вам второй шанс. Жить хотите? Либо соглашайтесь, либо полезайте назад в сеть. Купо?
Фьорн и Марк, не сговариваясь, кивнули, причем Марк сказал "купо".
- Вот и славно, купо. Надо просто добраться до королевского шатра и доставить риганхеймскому королю условия снятия осады, - Родебион протянул одну из шести правых рук в сторону, и солдат-поморянин сунул в нее желтоватый пергаментный свиток, скрепленный восковой печатью. - Мои условия. Если у вас возникнут проблемы - скажете, что от этого письма зависит жизнь тысячи пленных риганхеймцев в городе, среди которых, помнится, много офицеров и пара самиров. Очень сильно зависит, купо. Джальберт знает, что город ему не взять, а войска у него теряют боевой дух с каждым днем. Как только король получит послание - помашите факелом перед королевским шатром или попросите помахать риганхеймцев, с них не убудет.
- Высокочтимый лорд-принц, а что нам потом делать? - поинтересовался Фьорн.
- Можете ступать на все четыре стороны, - предложил принц, вкладывая свиток в руку сыщика. - Или постучаться в городские ворота - правда, я не собираюсь их открывать, так что придется вам посидеть снаружи до тех пор, пока риганхеймцы не уйдут, а Гарсет не придет. Что ж, вы все поняли? Принципат Эдьдцгейр, надо этих двоих помыть, одеть и отправить за стену до рассвета. Неважно, как вы это сделаете, но мои условия должны попасть в шатер с фениксами.
- Кхх... они это сделают, можете быть спокойны, - обрел голос Хозяин Холла.
- В таком случае до свидания, и доброй вам ночи, - принц спрыгнул с кресла и направился к двери. - Я уделил бы вам больше времени, но у меня в городе еще два брата, с которыми надо разобраться.
- Один брат, - негромко сказал Эдьдцгейр из-за стола и закашлялся.
Принц остановился на пороге. Направившиеся было за ним поморяне тоже остановились.
- Купо?
- Купо. Да, Статос. Он во дворце, обихаживает свою волшебную яблоню, - сдавленно ответил принципат Эдьдцгейр. - Принц Хьюст воспользовался моими услугами и покинул город... несколько часов назад, как только узнал о вашем появлении. Он попросил устроить так, чтобы все остальные - и вы тоже - думали, что он все еще здесь.
- Купо, - сказал Родебион. - Кто бы ждал от него такой прыти? Спасибо за информацию. Надеюсь, этот дурачок не попал к риганхеймцам в руки? Для них он слишком ценный заложник.
Принципат вяло пожал плечами.
- Струп вывел его из города и вернулся обратно. Что принц Хьюст собирается делать дальше - он мне не сказал.
- Что ж, еще раз до свидания и доброй ночи, купо. Господа, не забудьте передать мои условия риганхеймцам и не умереть по дороге, - принц Родебион кивнул, мотнув распушенным помпоном, и ушел, гремя по полам своими разукрашенными ходульками, прибавлявшими ему полфута росту. Солдаты тихо пошлепали босыми ногами за ним; последний вырвал из стены абордажный дрот, и открепленный от гобелена дворецкий безжизненным кулем повалился на ковер.
Принципат сел и поставил на крышку стола две верхние пары локтей. Несколько минут Фьорн, Марк и сидящий за столом старик в доспехах молча вслушивались в тишину - видно, один из поморян подхватил принца и понес, потому что больше ничего из коридора не было слышно.

Наконец, один из гобеленов - не тот, к которому прикалывали дворецкого, другой - зашевелился, и из-за него высунулась ушастая голова в остром колпаке. Это был не человек, не мугл, даже не эльф - вдвое ниже человека, но и вдвое плотнее и крепче, с когтистыми руками почти до пола и полным ртом желтых кривых зубов. Пахло от него, как из годами не чищеного сортира. Марк вытаращился на этого новоприбывшего, а Фьорн заулыбался и помахал рукой.
- Хозяин? - спросил гоблин, осторожно кивнув Фьорну.
- Они ушли? - осторожно осведомился благородный принципат из-за стола.
- Так точно, хозяин.
- Пусть Когбер принесет нам сидра... кххх, я забыл про Когбера. Позови кого-нибудь, Хокия или Одноглазого, пусть принесет сидра. И пусть унесут Когбера и других покойников сам знаешь куда. Ловушки сработали?
- Некоторые - да, хозяин. Но этот железный мугл умный, он не дал своим людям умереть.
- Выставить новую охрану на воротах, - распорядился принципат Эдьдцгейр, распрямляясь в кресле. То ли лекарство, то ли уход принца, то ли то и другое вместе произвели на него просто-таки чудесное действие, - Никого не пускать, кроме наших. Если мугл вернется - не задерживать.
- Так точно, хозяин.
- И - сидра нам, - принципат кивнул Марку и Фьорну на кресла. - Присаживайтесь. Фьорн Декирб и...
- Марк, мой лорд. Я, гм, вор. И прошу убежища. Jequ'at kcoondeve gloremmah. В смысле, glore'mmah, простите мое произношение.
- Явно не наш, - заметил принципат. - Уж снарских обормотов я знаю как облупленных. Что ж, тем, кто знает пароль и готов соблюдать наши правила, всегда рады в этом доме, откуда бы они ни пришли.
- Случалось мне работать и в Снаре, не так уж и давно, - возразил Марк, - и я знал, к кому обратиться. Вы знакомы с Фьорном? Точнее, Фьорн, ты знаком с принципатом Эдьдцгейром? Откуда?
- Я сыщик, - сказал Фьорн, - Идущий Вслед. Наступающий На Пятки, Дышащий В Спину и все такое. Ваших воровских глореммахов я не знаю, но в этом кабинете уже бывал. Услугами таких, как я, пользуются и благородные лорды, и драконы подпольного мира - а Хозяин Холла принадлежит и к таким, и к этаким. Скажем так, было дело перед войной - один вор кое-что украл у другого.
- За эти годы многое изменилось и для воров, и для тех, кто на них охотится, - заметил принципат. - Попробовал бы кто-нибудь десять лет назад учинить вооруженный налет на эту усадьбу! За эти годы мы потеряли слишком много ловких рук и умных голов, а кучка ловушек не способна остановить таких, как Родебион.
Гоблин - уже другой, не тот первый - притащил на полотенце поднос с яблочным сидром и глиняными кружками и поставил на стол. Марк подозрительно понюхал кружку, но пахло от нее только сидром.
- Вы не пьете вина, мой лорд? - поинтересовался Фьорн.
- Желудок у меня уже не тот, да и яблоки - единственное, в чем в городе нет недостатка, - вздохнул Квинтиус Эдьдцгейр. - Как говорили предки, hoverar'in bosterua, hoverar'jeq kco'onrua. Так что там с компроматом на покойного принципата Альтея, наше премудрое третье кресло в трибунате?
- Покойного?
- Бедняга был известен своими крайне либеральными взглядами по отношению к религии, - Эдьдцгейр откинулся на спинку кресла и потянулся, расправляя живые руки заодно с механическими, - а у нас в городе завелась беда по имени Тори Альберт Мог. Ехал принципат Альтей через площадь с небольшой охраной. Вот такие же поморяне, как сегодня заходили сюда в гости, вместе с какими-то краснорясными savrah сняли его с коня и утащили в Башню Благочестия, и больше никто о принципате Альтее ничего не слышал. Если бы мы были умнее, то сразу после Шторма Штормов и Штиля Штилей укоротили бы на голову всех, кто хоть раз в жизни отплывал в море с мечом на поясе. Не знаю уж, что об этом думает Родебион - Альтей был его ставленником, но Тори Альберту плевать на всех, кроме голосов у него в голове.
- Не может быть. То есть теперь вы - третье кресло в принципате?
- Какое там. Государством сейчас правят военные и святоши. Богатство и родословная, происходи ты хоть от самого царя Шата, ничего не стоят. Родебион может обещать мне хоть третье кресло, хоть второе... Нет, если какое-то кресло и имеет значение, то это трон Осскиля, а он на днях опустеет, - старик закашлялся и замер в кресле, то ли яблочным сидром поперхнулся, то ли хворь снова подступила.
Фьорн положил на стол свиток с печатью и пододвинул к Эдьдцгейру.
- Вы в самом деле можете обеспечить нам выход из города?
- Могу ли я? Конечно, могу. Должен, - принципат повертел свиток в руках и приблизил к глазам печать, - Если я этого не сделаю, Родебион заявится сюда во второй раз, и четвертое кресло в принципате тоже станет вакантным. Принцу ли об этом печалиться - когда он станет королем, кресла будет кем заполнить.
- Вряд ли народ Осскиля примет короля-мугла, - осторожно заметил Марк.
- Родебион - это два фута концентрированного себялюбия, - серьезно сказал принципат. - Он не сомневается, что может стать королем, а народу придется его принять, хочет того народ или нет. К счастью для нас, принц, как это нередко бывает у высоко взлетевших муглов, считает всех окружающих глупее себя. Статоса все, включая Родебиона, привыкли считать безобидным святошей, который только и делает, что постится да вымаливает у Хранителя прощения за чужие грехи, но у Статоса в одном мизинце больше магии, чем во всей остальной церкви. Не сомневаюсь, что Родебион уже пытался его отравить, и не раз. Что до Гарсета... Вы слышали план лорда-мугла? Родебион хочет прогнать риганхеймцев с помощью этой писульки и кучи заложников, выставить себя спасителем города, а когда наконец подтянется Гарсет со своими дикими кочевниками - спокойно перехватить командованием стобскими хоругвями и разделаться с братом. Отличный план, хотя вряд ли этот хитрый мугл выложил нам все свои козыри.
- Не стоит ли предупредить об этом Гарсета? - заикнулся Марк. - Кажется, вам не очень нравится Родебион.
- Упаси нас Хранитель и от короля Родебиона, и от короля Гарсета. Родебион считает Гарсета тупым солдафоном, которого легко обвести вокруг пальца. На самом деле Гарсет - это бешеный зверь, который сожрет людей Родебиона и не поморщится. Хотя скорее он убьет их о железные легионы Риганхейма. Гарсет хочет переиграть Долину Светлых Вод, добровольный уход риганхеймцев на юг его не устроит.
- Мне казалось, что стобцы подчиняются Родебиону, как рабы, - протянул Фьорн. - Больше, чем рабы. Как механизмы.
- Именно. Есть один наркотик, довольно редкий - его делают на Бадросе. На муглов или гоблинов он не действует совсем, для слабых здоровьем людей это смертельный яд - для меня, например, это верная смерть - но крепкие мужчины могут сидеть на нем годами. Он приносит дивное удовольствие, делает воинов берсерками, не боящимися ни боли, ни смерти, но отказ от него превращает жизнь в кошмар наяву. Родебион попросту подсадил стобских солдат на свою дрянь; после Шторма Штормов нормальное сообщение с Бадросом прервалось, и, кроме как у Родебиона, брать дрянь не у кого. Это поводок, на котором он их всех держит; они ненавидят его, но подчиняются. Но Гарсет - это тот, кто способен взять их на свой собственный поводок. А теперь, раз сидр допит, поговорим о вас и вашем задании. Хочется вам или нет, а портить отношения с Родебионом я пока что не собираюсь, так что придется вам сделать визит за городские стены, к королю риганхеймскому. Вам понадобится проводник, - принципат встал и закричал, - Струп! Эй, Струп!

0

19

17½

- В каком смысле "связаны"? - озадачился принципат.
- Смотрите сами, - Фьорн встал и направился в дальний конец Холла. Марк закинул ноги на подлокотник и отсалютовал Квинтиусу Эльдцгейру кружкой сидра.
Принципат недоуменно приподнял брови. Гоблины, укатывающие тело дворецкого в ковер, бросили свое занятие и вылупились на странных гостей. Когда Фьорн отошел прочь саженей на пять или шесть, тяжелое кресло с обивкой из кожи асписа с Марком качнулось, сдвинулось с места и поползло прочь - вслед за сыщиком, с очевидным усилием продвигавшимся к дверям. Эльдцгейр с необычным для его возраста проворством выскочил из-за стола, заступил на линию между Марком и Фьорном и поводил в воздухе рукой с самострелом, видимо, пытаясь нашарить незримую цепь, но, конечно, ничего не нашел.
- Это еще не все, - сообщил от дверей Фьорн и небрежно ударил себя кулаком в ухо. Марк выпал из кресла и заругался. Фьорн еще немного проволок его по полу и вернулся ко столу.
- Я... заметил, что у господина вора те же самые раны, что и у господина сыщика, - неуверенно сказал Эльдцгейр. - Никогда не видел таких чар.
- Я тоже ничего не понимаю, честно говоря, - Фьорн уселся в другое кресло, поближе к столу. - Не уверен, что это вообще магия. Скажем так, тут был замешан некий древний артефакт...
На принципата эти слова произвели странное действие. Он резко оживился, ринулся за стол и заорал:
- Струп! СТРУП! Где этот негодяй? Спит, что ли? Одноглазый, немедленно найди Струпа и тащи его сюда. У меня есть для него кое-что интересное.
- Струп уже здесь, хозяин, - сказал гоблин с повязкой на глазу.
- Ну как всегда, - сказал принципат и сел в свое хозяйское кресло.
Марк, успевший не без натуги пододвинуть кресло обратно и усесться в него, недоуменно завертел головой, почувствовал у ноги какое-то движение и чуть не выпал из кресла во второй раз. Фьорн дернулся, потянувшись к несуществующему мечу.
Можно было ожидать еще одного гоблина, еще одного слуги в ливрее, может, мугла или эльфа, но Струп оказался... чем-то. Если бы это существо выпрямилось, оно было бы выше и Марка, и Фьорна, но Струп предпочитал передвигаться по жизни на четвереньках, по-крабьи, сложенным чуть ли не втрое. Оно было и неудивительно - масса медных цепей и полос тянула Струпа книзу, на тощих сухих руках болтались тяжелые кандалы, лоб и виски были стянуты массивным обручем вроде перевернутой короны, острыми зубцами вниз, осиную талию обнимал увесистый литой пояс. Под медью на Струпе были бинты и тряпки, новые и старые, намотанные на истощенное костлявое тело повсюду так, что и кожи под ними не было видно - ни дать ни взять лаавердская мумия. Кажется, никакой другой одежды на Струпе и не было. Голова под венцом - сплошной клубок бинтов без носа и ушей, только между зубцов короны был открыт один-единственный слезящийся черный глаз без белка, и вокруг него немного воспаленной кожи.
Такие нищие обычно ошиваются у храмов, прося подаяния милостью Источника; Марк знал, что некоторые нефалиты в целях усмирения плоти носят на себе тяжелые вериги - но в Струпе было что-то дважды ненормальное. Металл на нем не звенел, разве что тихо-тихо шелестел при движении. И от Струпа должно было, по идее, разить болезнью и нечистотами - а Струп не пах ровным счетом никак.
Струп повертелся на четвереньках вокруг Марка, осмотрел Фьорна, опять вернулся к Марку, ощупал вору голову длинными холодными пальцами - заехав при этом цепью Марку в нос; опять побежал к Фьорну, потыкал сыщика в грудь; повертелся на месте между креслами, качая головой на длинной шее, и тихо спросил:
- Ардевакд? Везь Древних?
Для такого изможденного и согбенного создания у него был очень странный голос - звонкий, высокий, точно детский.
- Да, - не стал скрывать Фьорн, кивнув в сторону Марка. - Вещь Древних. Вот этот умник украл ее у одного богача на юге... и использовал на мне.
- Выглядела как камень с цепочкой, - сообщил Марк.
- Давайте сюда, - Эльдцгейр протянул руку ладонью кверху. - Давайте-давайте.
Марк и Фьорн переглянулись.
- Низего не выйдед, - сказал Струп. - Ее узе изпользовали. Корпускулярная сдрукдура разпалазь.
- Вот как, - сказал принципат, задумчиво разглядывая гостей. - Совсем как та штука, из-за которой у нас в прошлом году был пожар.
- Эдо зовзем разные вези, - сердито возразил его забинтованный помощник. - Дам была депловая зузьноздь внудри.
- Неважно, - принципат Эльдцгейр откинулся на спинку кресла и неторопливо разрядил самострел. - Это вещь Древних, и она может значить только одно. Друзья, вы вляпались.
- Вы в курсе, что это? - нерешительно спросил Фьорн.
- Как что? Вы же сами сказали - артефакт Древних. - Эльдцгейр откинулся на спинку кресла. - Если бы я знал о Древних хотя бы десятую часть того, что о них знает Струп, а Струп знал хотя бы сотую часть того, что знает его учитель, а его учитель - хотя бы тысячную часть того, что знали о Древних эльфы старых времен, их современники... вот тогда бы я мог объяснить, как работает ваша цепочка. Но я не могу. Посмотрите на этот маленький самострел, - принципат поднял оружие со стола, - это образец лучшей осскильской механики. Я знаю, как им пользоваться, как его заряжать, для чего он нужен. Если он вдруг сломается, я не смогу заменить в нем сломанную деталь, но смогу хотя бы отдать его мастеру-оружейнику, который сделает все в лучшем виде. Если закинуть его куда-нибудь в чащу, к порогу норки глупого маленького лесного мугла, весь мир которого ограничен двумя квадратными верстами леса... что он сможет сделать с блестящей штуковиной, которую видит первый раз в жизни? Носить на шее? Положить на камень и лупить другим камнем? Вертеть в руках, нажимать на что попало и получить дротиком в глаз? Вы, фигурально выражаясь, как раз и получили от Древних дротиком в глаз. И это, определенно, затрудняет отношения между мной, вами и принцем Родебионом.
- При чем тут принц Родебион? - недовольно спросил Фьорн.
- Попасть за стену и сдаться в руки риганхеймцев легко - но вряд ли тогда бы послание попало бы к королю в руки. С таким же успехом можно было бы привязать записку к камню и перекинуть его за стену в риганхеймский лагерь - все равно его судьбу стал бы решать кто-то из самиров. При таких условиях вероятность того, что Родебион снимет с меня скальп, резко возрастает. Я, господин Декирб, планировал заставить вас - вас одного - выполнить поручение принца. Я же говорил, что не хочу портить с ним отношения? У меня не так много людей, которые могут пройти мимо всех риганхеймцев, залезть к королю в палатку, подрисовать ему усы углем и скрыться незамеченным - а вы падаете мне в руки, как подарок из Источника. Вам бы я пообещал награду - такую, от которой вы не могли бы отказаться. На свете есть кое-что покрепче цепей, как материальных, так и невидимых, и в вас, я знаю, это кое-что присутствует. Это гордость. Гордость охотника, который никогда не бросает добычу. Увы и ах, мой план испорчен - как я вижу, вы и ваша награда связаны куда более короткой цепочкой.
- О чем вообще речь? - взвыл Марк. - Какая еще награда? Я, что ли? Я, кажется, убежища попросил.
Струп засмеялся странным тонким смехом - хе-хе-хе. В мокрой щели между бинтами, которая заменяла ему рот, были видны длинные белые зубы, слишком здоровые и ровные для существа, выглядящего гниющим заживо.
- Это уже от меня зависит, как долго я даю убежище ворам и вправе ли они уйти из него по своей воле или нет, - заметил принципат Эльдцгейр. - Я мог бы выдать вас сыщику, вместе с которым вы вошли в этот дом. Или мог бы не выдать, сказав нашему доброму Фьорну Декирбу, что вы сбежали, увы. В последнем случае вы оказались бы у меня в долгу, правда? Такие задолженности частенько оказываются весьма полезными. В обоих случаях я остался бы в выигрыше.
Марк заругался. Фьорн насупился и сказал:
- Что вы предлагаете теперь?
- Избавление от цепи, конечно. Вы известный сыщик, да и ваш друг, кажется, вор не из худших, за мелкой рыбешкой вы бы не стали охотиться - шансы у вас есть. Сделайте для Родебиона ту работу, о которой он просит, и... скажем так, я не знаю, что делать со штуками вроде вашей цепи и можно ли перевести ее обратно в материальную форму, но Струп может познакомить вас с кем-то, кто знает, - принципат широко улыбнулся. - Совершенно точно знает.
- Так значит, пробраться в королевскую палатку и... - начал Марк. - Да это безумие.
- Тем не менее, он нас поймал, - пробормотал Фьорн. - Мой лорд, вы и ваш помощник, кажется, лучше знакомы с артефактами Древних, чем я?
- Конечно. Как, по-вашему, я доставляю за стены тех, кто готов за это заплатить, вроде принца Хьюста? Через какой-нибудь подземный туннель?

Машина Древних выглядела довольно внушительно. На основании из чего-то, похожего на расплавленный и вновь застывший камень, возвышался зеркальный цилиндр высотой человеческий рост, отклоненный от вертикальной оси градусов на тридцать; в его блестящих стенках, как в кривом зеркале, отражались все вошедшие в этот темный потайной подвал глубоко под Холлом, и свет факела рассыпался бликами по каменным стенам. Из основания торчало нечто вроде колеса или штурвала, на вид стеклянного, без ручек или удобных хватов и какой-либо видимой оси, непонятно как держащееся на застывшем камне. Пара рычагов с рукоятками в вычурном осскильском стиле, какие-то шестеренки по бокам и лестница наверх были явно прибавлены к машине Эльдцгейром и его людьми.
- Осторожно, края очень острые, не порежьте руки, - предупредил Эльдцгейр. Фьорн забрался на край машины и недоверчиво заглядывал внутрь. Зеркальный изгиб неправдоподобно тонких стенок переходил внизу в вогнутое дно, неприятно напоминая о какой-то ступе или котле. Там внизу отражалось маленькое искаженное лицо Фьорна.
- Как же я оттуда вылезу? - спросил сыщик. Лестница вела только до края цилиндра.
- А никак, - бодро ответил Эльдцгейр. - Струп, ты первым или их первыми?
Марк проверял метательные ножи и яды в подсумке. Эльдцгейр, по крайней мере, дал своим ночным гостям запастись новой одеждой из гардеробов усадьбы, хорошей обувью и кое-каким оружием из своих запасов; Марк бессовестно рассовал по карманам все, что попалось под руку. Письмо Родебиона было упаковано в медный цилиндр и запечатано воском; правда, вместо гербового перстня принципат приложил к нему обычую монетку.
- Их, - решил Струп, бегая на четвереньках вокруг машины. - Выздрелим, а дам видно будед. Залезайде.
Фьорн уступил лестницу Марку. Вор натянул на руки добротные кожаные перчатки и соскочил в машину. Струп взялся длинными костлявыми за прозрачное колесо и начал его раскручивать; колесо пошло вращаться на удивление быстро и ровно, все ускоряясь и ускоряясь, так что Струп только и успевал чуть подталкивать его сбоку.
- Вы тоже, господин Декирб, - велел Эльдцгейр. - Обычно мы отправляем людей по одному, но вы, учитывая ваше положение, как-нибудь поместитесь вдвоем.
Фьорн с выражением глубокого сомнения на лице забрался в цилиндр, оттеснив Марка к стенке.
- Многовадо их как-до дам, - заметил Струп. Колесо разогналось уже до такой скорости, что забинтованный помощник к нему и не притрагивался, оберегая пальцы. Внутри машины слышалось нарастающее гудение.
- Что конкретно делает эта штуковина? - громко спросил Фьорн, высовывая голову за край.
- По одной из версий, Древние использовали ее как оружие, - добродушно сказал Эльдцгейр. - Скажем, как своего рода баллисту. Впрочем, они с таким же успехом могли использовать ее для разгона облаков или варки супа. Не надо высовываться, голову берегите.
- Но мы же под землей, - возмутился Фьорн. - Вы хотите мной куда-то выстрелить? В стену? Я на это не подписывался. Что это за пятна у вас на стене?
- Это просто сырость, - отмахнулся принципат. - Надеюсь, вы умеете плавать? Как-то я забыл об этом спросить.
- Да? - нерешительно ответил Марк.
- Вот и прекрасно. Струп, отправляешься прямо за ними, используя остаточный импульс машины, и проследишь, чтобы бумага попала к королю Риганхейма. Прицел пятьдесят два градуса, азимут сто восемьдесят шесть.
- Пядьдесяд два? Не люблю воду, од нее бинды мокнуд, - горестно вздохнул Струп, ворочая рычагами. Цилиндр зашевелился и еще больше наклонился набок, Фьорн с Марком попытались упереться в стенки, но без особого успеха - стенки были настолько гладкими, что руки по ним скользили.
- Как ты думаешь, что произойдет с их связью после выстрела? - задумчиво спросил принципат.
- Не знаю, - сказал Струп, - возмозно, она иззезнед.
- В каком смысле "исчезнет"? - оторопел Эльдцгейр.
- СТОЙТЕ! - завопил Фьорн. - Я вылезаю!
- Лучше не надо, - предупредил принципат. - Так, Струп, ты не мог сказать об этом раньше?
- Предполозительно. Ух... одкуда мне знадь, я зе не Древний. Возмозно, если одним из них высдрелидь, а другим нед... вдорого либо размазед по сденке, либо связь разомкнед. А мозет, утазит за первым. Все эди древние сдуки работаюд по-разному.
- Так, останавливай все и вытаскивай их оттуда, мне надо подумать, - велел принципат.
- Поздно узе.
Марк ощутил, как цилиндр вибрирует; даже через перчатки можно было почувствовать, как зеркальные стенки холоднеют и делаются ледяными.
- К ифритам все это! Я вылезаю! - Фьорн лягнул Марка и перевалился через край наружу.
- Немедленно вернитесь в машину! - завопил Эльдцгейр, замахиваясь на Фьорна факелом.
- Я сдреляю, - предупредил Струп, дергая за рычаг. Снаружи Фьорн вырывал у Эльдцгейра из механической руки факел, а старик лупил его в живот полудюжиной прочих рук.
- Ну, - сказал Марк, - да пошли вы. Поехали.
Цилиндр дрогнул, и каменная стена стремительно понеслась навстречу Марку, темнея и рассыпаясь на части. Влажный, заросший селитрой камень обернулся зеркалом воды, в котором отражался лунный свет, почему-то светивший сзади и снизу. Мир перевернулся вверх дном, вор рухнул в реку и сразу же ушел глубоко под воду. На какое-то мгновение он почувствовал себя очень одиноким, свободным и спокойным; сразу ставшая тяжелой одежда и подсумки тянули его вниз, и вода хлынула Марку в нос и в горло.
Затем что-то незримое и неосязаемое потащило его вверх, на поверхность, и потом к берегу, на песок, а потом заругалось грубым голосом Фьорна Декирба и тоненьким Струпа, затрясло Марка и заставило его выкашлять воду.
- Кажется, - сказал Марк, разглядывая облака и луны над головой, - мы все-таки выбрались из города.

0

20

18.

В палатке было темно и душно. Откуда-то далеко сверху, так что даже очень высокому человеку не дотянуться рукой, почти до самого укрытого коврами земляного пола свисала на цепи сложная кострукция из подсвечников, ламп и лампад, но света она почти не давала — свечи уже давным-давно обратились в оплывшие комья воска, фитили ламп угасли и утонули в масле, и только некоторые из особенно долговечных лампад истощенно помигивали огоньками, ничего толком не освещая, и боролись за жизнь, кажется, только того ради, чтобы дать о себе знать — можете, дескать, можете сбросить нас со счетов, но: мы еще здесь.
На двоих самиров приходилась только одна курительная трубка, и в те редкие мгновения, когда один из них затягивался, их лица не то чобы освещались — они обретали в темноте хоть какие-то очертания, и если бы кто-то взялся бы затаиться и наблюдать за ними весь тот долгий и безрадостный час, что они здесь просидели, он бы смог с уверенностью сказать об их лицах, благодаря про себя все ту же курительную трубку, одну только единственную вещь: что нос одного из самиров был вполне под стать подбородку другого.
Нос, действительно, был горбатым настолько, что речь скорее нужно бы вести о, наоборот, горбе, который был носатым настолько. Владелец горба его отнюдь не стыдился — горб был фамильным, и ни могила, в которую один за другим сошли вереницы его носителей, ни неоднократные браки с людьми значительно менее носатыми, - ничто за многие поколения, сменившиес со времени возвышения tei'rreve oih samei'lr 'ncester oih amalh, горбоносых самиров, не смогло исправить или хотя бы скорректировать эту поистине отличительную черту рода Дурайенов.
- Король не умер, да здравствует некороль, - в который раз за вечер прогнусил Дурайен. - Я готов назваться кем угодно, лишь бы не этим отсутствием титула.
- Можешь им и не называться, Одо, дело твое, но ты сейчас — он самый и есть, - подбородок самира Хуго Хеленгенн умиротворенно ходил ходуном, поскольку Хуго постоянно что-то жевал. - До тех пор, пока, действительно, король не умер.
- Пока, действительно, король не умер, - передразнил его Дурайен. - А умрет ли он «действительно» вообще? Я уже устал ждать хоть каких-нибудь перемен. Мы перестали надеяться, что он оправится уже два с лишним месяца назад — а ведь надеялись, беспробудно надеялись на это по меньшей мере столько же времени.
- А потом мы начали надеяться, что он умрет, - покивал челюстью Хуго. - Времени прошло много, Одо. На дворе поздняя осень, а мы стоим под Снарой с середины весны.
- Хворь не знает времен года, - сокрушенно склоненный нос Дурайена высветила очередная вспышка курительной трубки. - В отличие от болотной лихорадки и прочих презентов, раздобытых нами на Бадросе.
- Если бы, - неожиданно развеселился подбородок. - Если бы его величество попросту сменил бы окрас, никто бы и слова не пикнул — по сравнению с нашей-то ситуацией это было бы просто милостью Хранителя. Народ не любит уродливых правителей, уроодливых правителей любят самиры — мм, потому что правителями, которых не любит народ, легче всего управлять.
- Farc'elleve бы ты им поуправлял, - Дурайен явно не разделял веселья Хуго. - Даже одолжи он у тебя твой подбородок, он бы остался при своем — своем характере. И его любили не только за красоту: он делал дела. Он развернул войну к себе передом, когда, казалось бы, ее задница окончательно закрепилась в нашем направлении.
- Ну... это все понятно, - подбородок жевать не перестал, но с ритма сбился. - Но ты должен... ты просто обязан признать, что он был... он был... ошеломительно красив и... обаятелен. И... и его любили задолго до того, как он получил возможность что сделать или развернуть.
Видно было, что Хуго дейтсвительно обиделся. Челюсть вытворяла совершенно невероятные какие-то кульбиты.
- Ты одиннадцатый в очереди к трону, Хуго, - Дурайен явно не собирался принимать близко к сердцу эмоции, демонстрируемые челюстью собеседника. - Это сейчас, после ндалутской Резни. Ближе меня, ок, но куда дальше, чем четвертый, в те времена, Джалли. И то, что он тебя отверг, и не раз, и не два, ты мог бы держать глубоко... при себе. Равно как и, в целом, твою нежную привязанность к хорошенньким мальчикам.
Челюсть задохнулась от возмущения, но Дурайен не дал ей возможности это ее возмущение сформулировать.
- Просто оставь при себе, ок? У нас еще будет... - Дурйаен передал трубку Хуго и поправился. - у тебя еще будет возможность припомнить свои обиды: нас не было в столице уже два с лишним года, а у Джальберта подрастает сын. - горбоносый изобразил на лице подобие примирительной улыбки. - Ну же, затянись и подумай. Ему сейчас не больше десяти. Хуго потребовалось выпустить с десяток клубов дыма, чтобы ответить. В голосе у него все еще звучала легкая обида, но тон, в целом, был уже деловой.
- Глупости. Ты его наверняка захочешь прикончить. Если так подумать - подбородок нервно подергался. - Ты вообще всех подряд захочешь прикончить, сам признавался. Ты и меня хотел бы...
- Хуго!
- Нет, хотел бы! Обязательно хотел бы, - процентная доля обиды в голосе Хьюго вновь возросла, но это было вызвано, как оказалось, совсем даже не огорчением от того факта, что его хотел бы убить его стародавний приятель. - Если бы считал меня хоть сколько-нибудь опасным для себя и своего... кандидата.
- Чушь, Хуго...
- Нет, не чушь! Говорю же — а раз говорю, значит, знаю, что говорю. И еще раз могу сказать: Ты! — Меня! — Не считаешь! — Опасным!
Повисло напряженное молчание. Оба самира громко сопели и силились разглядеть друг друга в кромешной темноте.

Где-то неподалеку, приглушенный толстой тканью, раздался кашель.
- Это от короля, - заволновался Хуго, моментально забыв о своей филиппике. - За нами послали.
- Чушь, - выплюнул Дурайен, как будто держал это слово во рту все то время, пока выслушивал приснопамятную филиппику. - Никакого короля у нас уже нет. В соседнем шатре лежит при королевских регалиях кусок гниющей заживо плоти, это да. А короля — нет. И нечего трястись, Хуго. Глава Совета — я. Это я вызываю именем короля, и это я отправляю шпионов подслушивать ркамольные разговоры. Король не умер, но его нет, и я — некороль.
С этими словами Дурайен поднялся и, подойдя к выходу из палатки, отдернул полог.

За порогом в сопровождении нескольких доверенных букелариев самира стояли, последовательно: Струп, Марк, Фьорн. И, судя по тому, как у самира начали раздуваться крылья его монументального носа, он обладал феноменальной совершенно памятью на лица. Самир Одо Дурайен узнал - всех троих.

0

21

18/1

            Башню Благочестия делал настоящий художник. Истинный мастер своего дела. Было это в далёкие времена, когда учение Источника только-только набрало силу и начало распространяться с юга, колыбели своего появления, в северные земли. Тогда было решено построить две башни, два храма, два оплота молодой религии. Они должны были являться средоточиями религиозной деятельности на севере и юге Шаддарака. Первую башню возвели в Симмельсхейме, который стал новой столицей Руута, после землетрясения на Этве. А вторую здесь, на месте бывшей миссии Источника, в нервном узле торговых путей, в, на тот момент наибольшем, центре общественной деятельности Скиля. Их называли Небесными Башнями. Такими они и были, самыми высокими строениями, величавшимися над более низкими постройками. Одними из немногих амбициозных проектов, доведённых до конца, во времена поздней Лааверда. Пару веков спустя, башня Симмельсхейма была разрушена вместе с городом. А Снарская осталась стоять и по сей день, переживая политические катаклизмы и теологические инверсии.

            Каждый из двенадцати этажей башни Благочестия был посвящён одной из стихий. И выполнен в соответствующем стиле. В Огненных Залах преобладали красно-жёлтые оттенки, оконные проёмы были стилизованы под языки пламени, стены украшали многочисленные барельефы, запечатлевшие историю и исторические личности огненной науки. В Растительных Покоях колонны напоминали стволы деревьев, ветвящиеся к верху густыми кронами, мебель оплетали точёные из дерева лозы. В Земном Своде всё отражало твёрдость и приземистость камня, в то время, как в Воздушных чертогах преобладала плавность линий, придающих всему лёгкость, даже невесомость. Зодчих обеих башен не стесняли возникшие, веками позже, теологические споры о том, какая стихия важней. Едва ли они задумывались стоит ли размещать водный этаж над огненным или звёздный под земным. Много позже богословы Источника начнут приводить в подтверждение своих размышлений, структуру Башен. Мол огненный этаж расположенный у основания, занимает гораздо больше места, чем этаж света на самом верху. Значит огонь важнее. В противовес этому, их оппоненты, отвечали, что этаж света находится ближе к Источнику, чем огненный. Значит важнее именно свет. Много копий было поломано в богословских диспутах. На чистом и простом учении возвели монументы доктрин, догматов и ритуалов. Каждой стихии отвели особый стиль поклонения. Агиархи Источника строго регламентировали в каком месте можно строить храмы Льда, а в каком Тьмы, в каком Огня, а в каком Света.

            Множество правил, запретов, вызвало бурю недовольства среди приверженцев чистого поклонения. Возникла оппозиция Незапятнанных. Они быстро набирали сторонников, строили свои храмы, ширили поклонение. Тогда и возникла инквизиция Источника, нашедшая поддержку в лице правящих кругов. Учение Незапятнанных официально объявили незаконным в обеих странах. Им запретили собираться, строить места для поклонения, набирать сторонников. Их не убивали и не устраивали на них травлю. Вместо этого инквизиция пустила в ход всех, имеющихся в арсенале философов и богословов. Тонкая игра умов, тщательный анализ и незаметная подмена понятий очень быстро ниспровергли все доводы Незапятнанных, все их учения были представлены ложными. В глазах народа они предстали, как предатели истиной веры, потеряли репутацию и сторонников. Через четыре десятка лет, после возникновения инквизиции, религия Незапятнанных исчезла. Источник обрёл полномасштабную власть над умами людей.

            И вот тогда наступили Времена Силы. Опьянённые всемогуществом агиархи инквизиторы установили жесточайший контроль над религиозной деятельностью в обеих странах. Возник догмат, что каждый человек, имеющий магические способности, является возлюбленным чадом Источника, получившим этот дар для служения в его земных пределах. Благодаря этому учению, очень скоро, все маги королевств стали принадлежать Источнику. Они стали называть себя "соборат",то ли от слова собрание, то ли от слова собратья. Ко времени начала войны соборат Источника стал самой могущественной религиозной организацией Шадарака. Не знающей территориальных границ, не имеющей конкурентов, практически независимой от политических руководителей. Вся магическая мощь империй была сосредоточена в соборате. Но пуще бушевавших вокруг сражений они блюли правильность исполнения обрядов, следили за чистотой поклонения среди адептов и искореняли отступников, говорящих неугодное. А отступников, с годами проведёнными в войне становилось всё больше. Одним из них, неожиданно для себя самого, стал Курп Могиенн.

            Тюрьма и зал пыток башни Благочестия располагалась на первом этаже в Огненных Залах. Конечно, теологи Источника уже давно объяснили, чем был обусловлен такой выбор. Огонь способен причинять страдания и боль. Но он же и очищает от мерзости. Путь к чистоте поклонения лежит через страдания в Огненных Залах. Решётки, более ста лет назад, установленные в нишах вдоль длинного коридора, до сих пор выглядели здесь чужими. Хотя мастер-кузнец лихо изогнул прутья, придав им вид пламенных сполохов. Тем не менее там, где металл врубался в стену, он за много лет образовал ржавые потёки, поддерживая себе репутацию инородности.

            Курп уже второй день маялся в одной из таких ниш-камер. Все инструменты у него отобрали, даже губную гармошку вытащили из потайного заплечного кармана. Менестрель развлекал себя тем, что рифмовал происходящие в башне события и страшным фальцетом пел их стражнику-соборату, стоически претерпевавшему мучения во имя веры.

Вот уверенной поступью движется страж,

У крыльца, агиарха стоит экипаж.

Нечестивца ведут. Бледнолиц и упрям.

Его бросят, как всех, на расправу зверям.

Или на кол посадят, срубив пол-башки.

Иль вилами проткнут молодые кишки.

Или высосут кровь, разметав по двору

Или вовсе съедят, словно с хлебом икру.

- Да, что ты выдумываешь! - не выдержал соборат - Никто у нас людей не ест!

- Точно? - усомнился мугл.

- Мы, что, людоеды? Источник запрещает каннибализм.

- А стихия Света запрещает, купо, насилие.

- Потому камера пыток в Залах Огня, а не не в Обители Света!

- А как, купо, Хранитель смотрит на то, что творится в этих залах? Одна стихия разрешает, другая, купо, запрещает. Противоречие. Не находишь?

- Тебе нужно почитать трактат о Равновесии, тогда всё поймёшь.

- Так мне, купо, не дают ничего читать.

- Потому что ты нечестивец! Даже песни у тебя нечестивые, и поёшь ты их нечестиво - в голосе стражника послышалась обида за перенесённые страдания.

- Что ж вы таким, купо,  нечестием оскорбляете чистые покои? Выпустите меня и воцарится у вас порядок и благодать.

- Порядок и благодать у нас воцарятся, когда тебя агиарх к смерти приговорит.

- Да? Ну, тогда я тебе ещё спою.

Такое окончание разговора, за два дня, тало почти ритуальным. Стражник уверял Курпа в скорой смерти, а Курп сочинял новую песню и грозился разнести её по всему свету. Это очень злило собората и очень нравилось муглу. Однако в этот раз Курп не успел начать терзать уши стражника. В коридоре зашелестели тихие шаги. Такие шаги издают ноги, прикрытые сутаной. Агиарх Штемп, собственной персоной, остановился перед камерой мугла. Несколько секунд он стоял молча, словно раздумывая, стоит ли продолжать то зачем он сюда пришёл. Затем протянул руку и двумя пальцами сделал отпирающий жест. Металлическая дверь, до этих пор приплавленная к остальной решётке, дрогнула и отворилась.

- Лойсе Могиенн, пройдёмте со мной - услышал Курп.

Шаги направились прочь. Температура в камере стала стремительно нагреваться и муглу пришлось выйти наружу. Шестеро, пришедших с агиархом, соборатов копьями и арбалетами указали ему направление в котором следует двигаться. А на лице знакомого ему стражника он прочитал насмешливое сожаление.

- Я тебе потом допою - уверенно заверил его Курп. Сожаление на лице стражника скисло.

Один из соборатов одел ему наручники изящно гравированные лепестками пламени. Даже ушко ключа было в виде такого же лепестка.

"Да тут, поди, любую вещь с одного этажа нельзя перепутать с вещью с другого этажа" - подумалось муглу - "Небось, на тарелочках из Растительных Покоев всякие листочки-веточки, а на спинках стульев из Звёздного Предела, декоративные отверстия в виде этих самых звёзд".

По длинному коридору, выстланному красным мрамором, они прошли порядка двухсот шагов и остановились перед высокой, очень высокой дверью. Даже Курп рядом с ней почувствовал себя карликом. Ширина двери, тем не менее, была обычной. Из-за этого, отворившиеся длинные створки казались чрезвычайно узкими.

- Входите – сказал агиарх Курпу не поворачиваясь к нему лицом.

Это был тот самый пыточный зал, о котором ходило столько слухов. Мугл с удивлением огляделся. Зал был чистым. Видимо уборщик трудился на совесть. Никаких кровавых пятен рядом с ужасающего вида инструментами, никаких посиневших тел на цепях в тёмных углах. Только в дальнем конце зала двое соборатов, один палач, второй, видимо селестион, трудились над каким-то беднягой. Из-под рук палача то и дело вырывались прерывающиеся стоны. Это были даже не стоны, а всё что осталось от продолжительных криков несчастного, уже не имеющего сил кричать, но продолжающего испытывать невероятную боль.

Если Штемп надеялся этой картинной привести Курпа в смятение, то он ошибся. И без того узкие глаза мугла, превратились в тонкие щёлочки. Ему стало любопытно, чего хочет от него агиарх. Если бы его намеревались просто наказывать пытками, то не устраивали такую показуху.

- Присаживайтесь – услышал он голос Штемпа – Поговорим.

0

22

18/2

- Присаживайтесь – услышал Курп голос Шемпа – Поговорим – агиарх указал ему на широкий диванчик, специально рассчитанный на габариты мугла.

- Спасибо, купо, я постою – ответил Курп.

- Как угодно – не стал настаивать агиарх, и задумчиво посмотрел в сторону – Я хочу попросить вас о помощи, лойсе Могиенн.

- Можете мне, купо не поверить, но я догадался.

Взгляд, который бросил на него агиарх, нельзя было назвать никак иначе, кроме как острым. Словно он пытался увидеть, что за мысли копошатся в черепной коробке мугла.  – Чтобы вам предстал объём картины, я начну издалека – золотое обрамление агиаршей головы, снова качнулось, отворачиваясь – Как вы относитесь к учению об Источнике?

Курп думал всего секунду. – Без обид, ваша милость, но я, купо, его не разделяю.

- Вы не верите в существование источника?

- Ну, почему же. Я вполне могу допустить, что он, купо, реален. До людей никто, купо, в Данзарсе не занимался вопросами о его наличии. Но я мугл. Я не обладаю магией, в том, купо,  понимании, каким наделяете его вы. И для меня, купо, не имеет принципиального значения, существует Источник или нет. Муглы жили в Данзарсе тысячи, купо, лет и без поклонения ему. И с появлением людей, для нас ничего, купо, не изменилось. Я не вижу для себя смысла, купо, разделять вашу религию.

Шемп слушал внимательно, иногда согласно покачивая головой в такт его словам.

- А как же Тори? – спросил он.

- Такие, как Тори, купо, не более чем забавное исключение.

- Что ж, это интересно – улыбнулся агиарх - Но вы не ответили на мой вопрос. Как вы относитесь к учению об Источнике?

Курп всё же решил сесть. Краем уха он заметил, что крики мученика у дальней стены, стихли. Либо он скончался, либо заранее был дан приказ не мешать разговору. Скорее всего, второе.

- Пока не появилась инквизиция и не возникла борьба за господство, - ответил он на вопрос агиарха - учение об Источнике, купо, никому не мешало.

Шемп будь-то, услышал то, что хотел. При этом он кивнул головой так, что казалось удивительным, как золотая рама не перевесила, и он не кувырнулся на пол.

- В таком случаен вам будет интересно узнать, что я собираюсь вернуть учению об Источнике его прежнюю форму?

Курп очень внимательно глянул на агиарха.

- И как же вы, купо, собираетесь это сделать?

- А вот здесь мы подходим к самой сути – Шемп откинулся в кресле – Очень скоро эта глупейшая война закончится. Она и так уже затянулась. Люди устали. Для меня не имеет значения кто победит. Я считаю, каждый останется при своём. Королевства поиграли мускулами, потрясли доспехами. Довольно. Для меня имеет значение, что случится после окончания войны. Король Скиля умирает. И важно, кто займёт трон после него. Есть четыре претендента. Гарсет, Хьюст, Родебион и Статос. Кого вы видите королём на троне Скиля?

Курп задумчиво пожал плечами. – Мне совершенно всё равно. Я, купо, не гражданин этой страны.

- Источник тоже не имеет национальной принадлежности – слегка раздраженно прервал его агиарх – Однако, для наведения порядка в теологической среде, соборату нужна поддержка правящих мира сего. Гарсет? Его не интересует ничего, кроме сражений. Его воля, так войны бы не прекращались вообще. Хьюст? Беспросветный пьяница, который даже неизвестно, где сейчас находится. Родебион? Без обид, лойсе Могиенн, но мугл никогда не станет королём среди людей. Сейчас он нужен. Его войска нужны. Трибунат позволяет Родебиону питать честолюбивые планы. Но это лишь до прихода Гарсета. Среди четверых претендентов я нахожу достойным лишь одного. Того, кого интересует, в первую очередь благополучие народа? Кто, презрев тяжёлую годину, занят тем, чтоб жителям столицы было, что поесть и чем согреться? Да. Я говорю о принце Статосе. Его я вижу самым достойным претендентом на престол.

- А, кроме того, именно Статос даровал вам этот пост агиарха – добавил Курп.

- Да – не обратив внимания на возможный подвох, ответил Шемп – Статос нашёл возможность уладить назревавший в Снаре религиозный конфликт? Да, он наделил меня полномочиями агиарха. Можете мне не верить, лойсе Могиенн, но я не стремился к этому. Я человек моря. Мне больше по душе палуба корабля. Но я ещё и благодарный человек, прошу вас отметить для себя этот факт. Кроме того, вступив в должность я увидел в каком упадке находится поклонение Источнику. Соборат погряз в раздорах и нетерпимости. А принца очень волнует возрождение истинного поклонения? И я намерен способствовать этому.

Безносый лик агиарха даже слегка покраснел от волнения. Похоже он почти верил в свои слова.

- А чем, купо, я могу вам помочь? – напомнил ему цель беседы Курп.

- Вы странствующий менестрель. Вы превосходно владеете языком стихосложения. И вас слушают люди. Самое важное, они вам верят. Не делайте такие глаза, я знаю о вашей репутации среди простого люда. Да и среди знатного тоже, что уж говорить. Кроме того, вы, как и Источник, не национальны.

- Понимаю – рассматривая ладошку произнёс Курп – вы хотите, чтоб я, купо, пел то, что вам нужно?

- Есть проблема? – голос агиарха неуловимо изменился, из него исчезла восторженность и доверительность – вам совесть не позволяет выступать на заказ?

- Ну, что вы! Совесть, купо, мне позволяет, что угодно. Но вы правы, купо, проблема есть. – он встал с диванчика – скажите, ваша милость – Курп огляделся, словно впервые вошёл в зал пыток – Здесь, купо, всегда так чисто?

- Что вы имеете в виду? – настороженно спросил агиарх.

- Это не зал пыток, купо, а кабинет хирурга – с едва заметным сарказмом ответил мугл – Ваш уборщик потрудился на совесть, но всё же, купо, схалтурил. Снаружи зала, перед дверью не помыл. Там весь пол, купо, заляпан кровью. Скольких пленников вы замучили здесь сегодня, перед тем, как всё убрали? Вы хотели, купо, меня обмануть, но методы у вас всё те же. Жестокость и насилие. Вы, купо, не возрождения хотите, а утверждения своей власти. Статос станет королём, Куджика на север, Шемп на коне! Это проблема, агиарх. Большая, купо, проблема. Я не работаю с теми, кто держит меня за дурака – Курп скрестил руки.

- Вы закончили, Могиенн? – холодно спросил Шемп.

- Да, купо. И надеюсь, вы не будете меня переубеждать.

- Ну, зачем же. У вас есть право выбора. Оно у всех есть.

- Но и выпускать меня живым, купо, вы тоже не намерены?

- Не буду держать вас за дурака, нет, не намерен.

Высокие двери отворились и в зал вошла пара десятков стражников-соборатов. Все держали наперевес копья и арбалеты.

- Отведите лойсе Могиенна обратно в камеру – велел им Шемп – через пару часов мы поговорим с ним снова. По другому.

- Спасибо за интересную беседу, агиарх – ответил Шемпу Курп – Но я у вас загостился. Пора и честь знать.

С этими словами огромный мугл исчез с глаз присутствующих.

Агиарх подскочил со своего кресла, так, словно всё это время сидел на раскалённой сковороде.

- Что это значит? – закричал он, всё ещё обращаясь к исчезнувшему муглу.

Стражники у двери неожиданно рассыпались в стороны. Агиарх бросил на них взгляд. Собораты бессмысленно смотрели друг на друга и по сторонам, будь-то не понимали, где находятся.

- Синий помпон. – дошло да Шемпа – Невидимость! – от злости он начал шипеть - Ну, погоди, это тебе не поможет.

Это и в самом деле был синий помпон Курпа. Очень большая редкость среди муглов, позволяющая своему обладателю становится невидимым, и разить противника ментальной атакой. Что Курп и сделал, выбираясь из зала пыток. Удар по мозгам соборатов, на несколько секунд привёл их в замешательство. Они забыли, кто они и где находятся. Это позволило муглу выбраться из комнаты, раскидав их собой, как деревянные чурбаки. Самое большее, через двадцать секунд, они придут в себя и бросятся в погоню. А невидимым, Курп чувствовал это, он сможет оставаться минут десять, не долее.

Мугл неслышно бежал по длинному коридору Огненного Зала. Путь наружу он помнил хорошо, Благо не в мешке его сюда доставили. Но вот уходить этой дорогой он не собирался. И дело не в том, что двор Башни был буквально забит соборатами и прочими войсками поморян, пройти которые ему не удалось бы, даже если б у него оставались силы на ментальные атаки и он мог бы поддерживать полную невидимость долгое время. Куча магов во дворе живо сделала бы из него котлету. Или фарш для котлеты. Самая проблема была в том, что Шемп опомнился слишком быстро. Выбегая из зала пыток, мугл буквально спиной почуял, как возникла в, оставленном им проёме, силовая завеса. Промедли он секунду и остался бы там, с Шемпом и соборатами наедине. Курп был больше чем уверен, что агиарх соорудил такие же непроницаемые завесы на всех дверях, ведущих наружу. А значит, путь для него оставался один - внутрь Башни, наверх. Через все двенадцать этажей, на крышу здания.

Впереди показалась группа солдат, явно не соборатов и так же явно разыскивающих именно его. Курп резко забрал в сторону. Через пламенную, магическую занавесь он влетел в большой круглый зал и слегка опешил. Первой мыслью, мелькнувшей у него, было: «Эх, здесь бы прогуляться не спеша». Скульптурные композиции огенных заклинаний в широких альковах, пылающие необжигающим пламенем колонны, мощный, огненный смерч, бьющий в мозаичный купол – это зал был настоящим музеем. Но разглядывать его, не было времени. В зале находилась ещё одна группа – собораты во главе с селестиором Тори. И Тори, в отличие от остальных, его увидел.

- Стоять, презренный! – закричал он, вытянув мохнатую длань в сторону Курпа. Собораты живо обернулись на крик, но в зале, за исключением их самих никого не было. Селестиор  указывал на что-то невидимое им. Не нужно было гадать на что, вернее на кого.

- Вот он, купо, у скульптуры с Афиусом Зелемским – направлял их селестион – Левее, он движется левее! Осторожно, перегородите лестницу наверх! Раззявы! Он ушёл на следующий, купо, этаж.

На крик мугла в зал вбежали солдаты, с которыми Курп едва не столкнулся в коридоре. И теперь две группы, громыхая сапогами, неслись вслед за менестрелем. Курп миновал Земной Свод, Воздушные Чертоги, Комнаты Воды. И его невидимость исчезла. Преследователи возликовали, увидев беглеца. Настигать видимую цель было куда интересней, чем бежать за вытянувшим руку Тори. Расстояние между Курпом и погоней стало быстро сокращаться. В этот момент они вбежали в Капитель Молний. Здесь грозовые разряды искрились под потолком, стены резали барельефы молний, а пол покрывал толстый слой пыли.

«Запрещённая стихия! Здесь уже несколько десятков лет не бывала нога собората» - догадался Курп.

- Стоять! – гаркнул он, резко обернувшись к преследователям  - Запретный этаж! Хотите, купо, стать, как я отступниками?

Погоня затормозила у порога. Те собораты, которые по инерции влетели в зал, на ходу неуклюже разворачивались и забирали назад.

- Нельзя – строго пригрозил им Курп – Только с милостивого агиаршего разрешения. Купо, ждите его здесь.

- Да вы, купо, с ума сошли! – завизжал Тори, протискиваясь сквозь передние ряды – Хватайте этого отступника!

Внутри стражников и соборатов шла сильнейшая борьба. Им хотелось взять беглеца, но они и опасались, не зная, как поведёт себя агиарх. А Курп отступал всё дальше в темноту капители, запрещающе водя пальцем.

- Молния – указывал он на сполохи под сводом – Нельзя! – Ещё пара шагов и он скрылся за углом.

Тори, взвизгнув, бросился следом, семеня маленькими лапками по пыльному полу. За углом, за которым скрылся менестрель, что-то накрыло его, обмотало, подняло и он оказался в неком подобии мешка. Это Курп завернул его в свой широкий кушак. Закинув импровизированную торбу с селестиором за спину, он поспешил дальше, наверх.

- Хоть бы, купо, факел какой-нибудь – бормотал мугл.

Эти этажи не были обжиты, как предыдущие и соответственно, не освещены. В редкие окна проникал лишь звёздный свет. Каждую минуту он ожидал увидеть позади отблески факелов, приближающейся погони. Но всё было тихо. Через некоторое время глаза Курпа привыкли к темноте, и он начал двигаться быстрее. За спиной ворочался в кушаке Тори. Очень сильно ворочался. Курп сообразил, что тому нечем дышать. На ходу он слегка ослабил узел.

- Ты пожалеешь! – послышался изнутри тонкий писк селестиора – Со мной, купо, нельзя так обращаться!

- Да ладно – усмехнулся Курп

- Будет тебе и «да ладно», и невообразимые, купо, муки в Залах очищающего Огня.

- Тори, ты дурак или, купо, притворяешься? – спросил его Курп – Ты, в самом деле, веришь во всю эту белиберду с Источником?

Мугл за спиной отчаянно завозился, пытаясь выбраться из кушака. Учитывая разницу в габаритах, естественно, безуспешно.

- Купо, да или нет? – настаивал Курп.

- Тебе то, что? – послышалось из-за спины.

- Да или нет?

- Это учение, купо, имеет большой смысл.

- Значит, купо, веришь – сделал вывод Курп – Что ж вы, как не муглы прямо. Один, купо. в короли лезет, другой в собораты. Думаешь, нужны вы людям? Да коснись, чуть, что, они, купо, вас первых отдадут на съедение. Что тебя, что, купо, Родебиона.

- Ты не пошатнёшь мою веру… купо – довольно неуверенно донеслось из кушака.

- Пошатну, купо, ещё как пошатну. Вот только выберемся отсюда.

Занятые этими разговорами муглы продолжали подъём по бесконечным лестницам зиккурата.

- Ответь мне, селестиор – продолжал допытывать Тори Курп – Почему, купо, стихия молнии считается запрещённой. Сам Шемп, когда, купо, нужно, молниями лупит за здорово живёшь.

- Молния вторична. Она, купо, порождение воздуха и воды. Нельзя поклоняться тому, что не является основой.

- Ты балбес, Тори. Молния, купо, никакого отношения ни к воздуху, ни к огню не имеет. Она, купо, порождение электричества. Ты, когда сухую шерсть расчёсываешь, она у тебя искрится. При чём в этот момент огонь и вода?

Тори угрюмо молчал.

- Раньше люди прекрасно поклонялись и молнии и льду, и, купо, ветру. А потом начали менять свои же учения. Всё это проделки, купо, тех, кто имеет власть. Проделки, ради этой, купо, власти. Сократили количество стихий, чтобы, купо, легче контролировать поклонение.

- Нет! – воскликнул Тори – Ты не читал трактат об Упрощении. Любая, купо, религия должна совершенствоваться. Сведение всех стихий к четырём основным – необходимое упрощение, способствующее большему, купо, пониманию учения об Источнике.

- Не знаю, купо, не знаю. На мой взгляд, появление Незапятнанных, инквизиции и Времён Силы, купо, говорит о большем НЕпонимании.

- Тебе нужно поговорить с агиархом Шемпом – посоветовал Тори – Он, купо, доступно объяснит тебе что и как.

- Не сомневаюсь – согласился Курп – Однако у меня, купо, большие сомнения начет того, что следующий наш разговор, доставит мне, купо, удовольствие.

- Конечно, купо! А ты, чего хотел? Ты отступник и мятежник. Тебя ждёт смерть.

- А ты балбес и тебя, купо, ждёт перевоспитание.

Шемп ждал их. Каким образом он пробрался первым на самый верхний этаж Башни, но он был там. С десятком стражников со взведёнными арбалетами. Едва Курп вбежал в центральный зал, как позади него с хлопком упала силовая завеса.

- Хорошо бегаете , лойсе Могиенн, - высокомерно произнёс агиарх.

- Спасибо, купо.

- Подняли на уши всю башню. Обвели вокруг пальца всю стражу. Кажется, вы много почерпнули из общения с воровским миром.

- Кручусь, как могу.

- Да я вижу. Однако хватит крутиться. Я решил больше не строить планов в отношении вас. Поэтому поступим проще – Шемп поднял руку, собраты устремили на мугла арбалеты.

Курп выставил перед собой кушак.

- У меня здесь селестиор Тори. Купо, пожертвуете им?

- Я здесь, ваша милость – пискнул из кушака мугл.

- Расстрелять – отдал приказ агиарх.

- Что??? – воскликнули хором Курп, Тори и несколько соборатов.

Лишь секунда была у менестреля и он воспользовался ею. Кинулся к единственной в комнате винтовой лестнице, уходящей в потолок. Одновременно, что есть силы, хлестанул Шемпа ментальной атакой, которую тот сумел отразить. Засвистели стрелы, но мугл уже скрылся в потолочном отверстии, в которое с трудом протиснулся. Снизу послышались крики агиарха. Что-то грохнуло. Несущий лестницу столб зашатался, а труба, в которой она находилась, накренилась. Курп продолжал пробираться наверх, шёркая боками стены, собирая с них многолетнюю пыль. Очередная спираль вывела его к двери, которую Курп выбил с третьего удара. Они с Тори вывалились на палубу корабля. Того самого, который, фантасмагорическим дивом, венчал вершину зиккурата. Это было самое настоящее парусное судно. Только без парусов. Всё же остальное было на месте. Деревянная палуба, мачты, ванты, оснастка, всё чёрными силуэтами выделялось на фоне взошедшей Эрелли. Завизжал в кушаке Тори, требуя отпустить его и не подвергать больше не нужной опасности. Кажется, обещал всё забыть. Видимо здорово перетрусил. Курп не обращал на него внимания, крепко сжимая узел кушака. Вокруг всё скрипело, палуба слегка покачивалась, рождая иллюзию того, что корабль снова движется по волнам. Эрелли медленно, но верно ползла вдоль правого борта и до Курпа дошло. Грохот внизу, чем бы он ни был, повредил механизм крепления корабля, и теперь он медленно поворачивался вокруг своей оси, обращая к центральной площади Снары свой зад, простите, корму. Решение, что делать дальше, пришло мгновенно. Боясь раздумать Курп бросился к носу ожившего корабля. Позади, из винтового спуска начали по одному высыпать собораты. Они не сразу увидели мугла, что дало тому возможность добраться до юта. Оттуда он перебрался на бушприт и держась, одной рукой за ванты, начал продвигаться вдоль него, всё дальше, всё вперёд.

Тёплый ветер шевельнул шерсть мугла. Краем глаза он глянул вперёд и замер. Светлая, покрытая лунными лучами равнина, раскинулась перед ним. Тут и там чернели тёмные пятна леса, а далеко на юге, поблескивала река. Такой тишиной и умиротворённостью дышал мир, лежавший перед его глазами. Звёздный купол неба накрывал его своими ладонями. И небу, и далёким звёздам, не было никакого дела до возни внизу. До огней костров, что раскинулись вокруг осаждённого города. До многотысячной армии принца Гарсета, тёмными тропами пробиравшейся к гибнущей столице. И небо, и сам Источник, если он был, хранили вечный мир и готовы были даровать его каждому, кто мог его вместить. И земля и лес внимали этому миру и вмещали его. Лишь существа, копошащиеся на поверхности вечной планеты, не могли понять и принять мира, чужеродно отталкивая себя от окружающего их спокойствия.

- Как всё глупо – прошептал Курп – Невыносимо, неимоверно глупо.

Стрела, пущенная из арбалета, взрезала воздух рядом с его головой. Курп спеша, подобрался к самому краю бушприта. Длинный нос корабля, как раз находился в точке наибольшей удалённости от городской стены. Внизу, едва заметно выделялась ленточка водяного рва, окружающего город. В этот момент Тори проделал дырку в кушаке и как на грех, глянул вниз.

- Где мы? Куда ты забрался? – в истерике заорал он – Ты, что хочешь делать, сумасшедший!!! Купо, купо, купо-о-о!!!!

На этот крик обернулись все остальные стражники. Защелкали тетивы арбалетов. Но прежде, чем сноп стрел долетел до кончика бушприта, мугл спрыгнул вниз.

Свист воздуха вокруг, блажь Тори, вынырнувшего из выпущенного кушака и болезненный удар о воду. Вернее о воду ударился селестиор, а Курп больно врезался в дно рва, поскольку своей массой выплеснул на берег почти всю воду, вместе с Тори. Не дав себе отдохнуть и одуматься, он резко начал выбираться изо рва, цепляясь за крепкие корни. Оглушённый Тори лежал неподалёку. Подхватив его, как тряпичную куклу, Курп кинулся прочь от стены. Он ожидал града стрел, но их не было. Видимо собораты не рискнули, как он, заниматься акробатикой на бушприте корабля.

- Прощай Шемп – прокряхтел Курп – убегая к ригскому лагерю с селестиором под мышкой. Голова кружилась, левой ноги он почти не чувствовал, но медосмотр, это то, чего он сейчас не мог себе позволить.

- Купооооо!!! – взвыл у него в руках очнувшийся Тори.

Туманящимся взглядом Курп увидел, как прямо на него несётся риганхеймская колесница.

0

23

19.

- Брат мой не любит тех, кто говорит ртом громче дел своих.
Заросший бородой пьянчужка спал, завернувшись в риганхеймский флаг, все то время, пока Струп пропадал в палатке Дурайена. Временами он всхрапывал, почесывался непослушными руками и переворачивался с боку на бок, причем делал это так умиротворенно и с такой негой, будто лежал он не на голой земле, а как минимум в королевской опочивальне. И только когда Струп наконец-то выглянул из палатки и поманил пальцем Фьорна, бородач сладко зевнул и, нескоро выпутавшись из флага, принял сидячее положение. Нашарив в кусте чертополоха целую связку бутылок, он, звеня цвета морской волны дорогим бутылочным стеклом, ппервым делом протянул связку Марку, и, подождав, пока тот сделает пару глотков из вежливости, а затем еще с дюжину — когда вор понял, что выпить предложжили ему не абы что, а ошианскую червлену — принялся сам большими глотками опустошать еще задолго до пробуждения начатую бутылку.
В один заход опустошив ее, бородач зубами вскрыл следующую и передал связку обратно Марку. Вот тогда-то, с аппетитом пережевывая бутылочную пробку, он и начал чревовещать. Марк это понял именно так — а как иначе понять заросшего вонючего бродягу, когда он, упившись одним из самых дорогих на континенте вин, начинает изрекать одну никому не известную истину за другой? Говорил он в основном о своем брате, и, хотя брат в его мало между собой связанных фразах фигурировал в единственном числе, Марк фразе на десятой сообразил, что братьев у бородача по меньшей мере двое — уж явно не стыкующимися между собой были некоторые характеристики.
- Брат мой пьет из нескольких бутылок разом, и похваляется этим, - в голосе бородача осуждения было примерно столько же, сколько и одобрения. - Но он слишком мал, чтобы вместить в себе их содержимое, и потому дна ему не видать — ни в одной из них.
- Вино мутное, угу, - решился поддержать разговор Марк. - Откуда оно у тебя, кстати?
- Не мутное, но густое, - наставительно ответствовал бородач. - как и мысли в голове брата моего. И кто разберет, где кончается молодого разлива волшба и начинается многолетней выдержки обман?
- Никто, - согласился Марк и снова присосался к бутылке. Ничего опасного и настораживающего в бородаче он не видел и решил не пытать беднягу логикой. - Есть вино и есть, и нечего над ним рассуждать, правильно? Его пить надо, пока есть, чтобы, когда его не станет...
- Когда Его не станет, многие враги Его попомнят Его лучшими из добрых слов своих, - бородач помрачнел. - Ибо брат мой, чресел Его червеплод, гнусен стократ и подл многажды.
- Не очень-то вы дружны, как я погляжу, - заметил вор. - Я бы своего брата, будь он у меня, в таком вот состоянии не бросил. Без обид, друг, но выглядишь ты, э... не лучшим образом.
- Как это не лучшим? Лучшим, очень даже лучшим, - убежденно заверил Марка бородач, но в бутылку все-таки посмотрелся. Навряд ли он что-то в тусклом кривом отражении смог разглядеть, но вот размах растительности на лице, очевидно, оценил. - Из всех образов этот — лучший, раз уж я сам на него все еще могу смотреть. Брат мой исскусен в обращении с живыми существами, не хотящими говорить. Захочет — и из глазниц моих вырастут не глазные, а настоящие, румяные, сладости неземной, мм...
- Яблоки? - переспросил заинтригованный Марк.
Бородач дернулся всем телом, будто его огрели плетью. Связку бутылок он выронил, и по земле зазмеилась темная, вязкая, на вес серебра жидкость. Пока Марк возился с бутылками, бородач усппел отодвинуться от него подальше и снова закутаться в риганхеймский флаг.
- Ну что ты в самом деле, - начал Марк. - Я всего-то и спросил, что...
Бородач не слышал его. Жалобным голосом и тихо говорил он, а Марка с бутылками, кажется, и вовсе перестал замечать.
- Силен брат мой и не знает усталости, - причитал он, раскачиваясь из стороны в сторону. - Миля ему — шаг, а сотня миль — два шага; и лучшие скакуны умирают под ним.
- Ну, дело твое, - Марк пожал плечами и снова припал к бутылке.
Червлена ударяла в голову не сразу, и волна наслаждения — какое еще вино даст такое? - накатывала на сознание не торопясь, как это делают темные волны на увитых лозами берегах Оша. Дикий виноград, омытый дыханием моря и опаленный дыханием драконов, - откуда у пьяного вдрызг бродяги такое сокровище? Идиотский вопрос, подметил про себя захмелевший Марк, из разряда тех вопросов, которые возникают у воров-форточников, оказавшихся в тандеме с сыщиком у порога королевского шатра, где не то что форточек — бойниц подходящих не отыщешь.
Королевский шатер, шитый золотом и пурпуром, стоял в двух шагах от палатки Дурайена. Двумя разноцветными лампами обе луны освещали его высокий и чуть заваленный набок корпус, и в их свете шитые фениксы на мятой ткани будто бы боролись между собой. Марку показалось, что он слышит иих боевой клекот, а ближний к нему феникс однозначно вознамерился выколоть глаз своему двойнику, волею ветра и складок на ткани приблизившемуся к нему на подходящую дистанцию.
От королевского шатра или, может, от шатра Дурайена — к дальнему краю лагеря между солдасткими палатками тянулась главная лагерная улица, широкая и еще недавно устланная досками. Доски, долженствующие защитить проезд от летних дождей, убрали перед самым открытием сезона дождей осенних — казалось бы, вопреки всякой инфраструктурной логике. Однако ж тут возобладала логика топливная — местности вокруг Снары оказались не особенно щедрыми на древесину, и спустя несколько месяцев осады рассылаемые во все стороны лесорубы не могли удовлетворить нужд лагеря.
Вот и в эту ночь костров во всем лагере было на пальцах перечесть. Дело спасали луны — они сегодня горели отчего-то особенно ярко, так, что выступающие из-за городских стен купола зиккуратов были видны не просто очертаниями мрачного чего-то, а самими собой. И странно и страшно смотрелась поверх всего этого фигура огромного корабля, будто бы недавно плывшего по воздуху и вот только-только севшего на риф, по недосмотру незнакомого с местностью лоцмана.

От созерцания жутковато смотрящейся ночной Снары Марка отвлек перестук копыт и тело бородача, врезавшееся в него и повалившее набок. Марк совсем опьянел, и у него не было уже сил — ни сопротивляться бородачу, ни думать, чем его напарник-сыщик занимается в тиши и тьме дурайеновской палатки.
- И рог мой брат к губам подносит только чтобы влить в себя вина, а не дудеть, - захрипел бородач, корча рожи и чуть ли не целуя Марка — так вплотную друг другу они лежали. - И рог мой брат скорее разгрызет, вином упившись, чем из него врага о близости своей оповестит.
Копыта принадлежали четверке лошадей, впряженных в боевую колесницу. Четыре лошади везут всего двоих человек. Такая расточительность, подумал про себя Марк, скрывает под собой неумелость южан в обращении с лошадьми. Рианхеймцы, больше того, лошадей боятся. Много он видел лошадей в лагере, пока они с Курпом в здесь обретались? Нет, если что Марк о риганхеймцах и понял, так это то, что легионер скорее лошадь сам убьет и съест, и с куда большим удовольствием, чем сядет на нее.
И еще большой вопрос, подытожил Марк, как эти упряжные лошадки так долго протянули в лагере, битком набитом перманентно голодными лошадоненавистниками.
Бородач продолжал предпринимать одну попытку за другой — донести до Марка очередную какую-то истину про «брата своего», а вор, уже почти засыпая в объяятиях пьянчужки, опустил голову ухом к земле и, прислушиваясь к нарастающему грохоту копыт, вполглаза продолжал наблюдать за спрыгнувшими с колесницы ауксилариями в пыльных сегментатах, возбужденно размахивающих руками и пытающихся сквозь подоспевшую охрану прорваться к королевскому шатру. Услышать, что колесничии кричат, а что кричат им в ответ охранники-букеларии, Марк не мог, потому что грохот копыт, взрывающих каменистый грунт, внезапно стал громким и четким — бородач ладонью накрыл Марку то его ухо, которое было обращено вверх. И вору только и оставалось, что слушать другим своим, в полной мере функционирующим ухом — землю, к которой оно было прижато.
- ТУРУДУК. ТУРУДУК. ТУДУК. ТУДУК. ТУРУДУК, - говорила земля.
- Еб вашу мать, - сказал ей в ответ, помолчав и за это короткое молчание успев протрезветь начисто, Марк.
Вскочив и легко сбросив с себя бородача, вор в панике огляделся вокруг. Борющиеся с букелариями у королевской палатки колесничии и думать забыли о своей колеснице. Упряжные лошади стояли смирно, и ни одна из них даже не перебирала копытами.
- Еб вашу мать, - с чувством повторил Марк, и бородач, сложившийся в позу эмбриона у его ног, согласно захныкал.

0

24

20.

Струп, выпорхнув из палатки, поманил Фьорна к себе, продудел сыщику в ухо что-то неразборчиво-ободряющее и подтолкнул к пологу. Марк остался снаружи под охраной самирских букелариев - ему вручили от самирских щедрот котелок каши, на двоих с каким-то нетрезвым бородачом, к которому Фьорн за неимением времени присматриваться не стал.
Тяжелый тканый полог, опустившись за спиной Фьорна, сразу отгородил его от окружающей лагерной ночи; человеческие голоса, ржание лошадей и ворчание виртов, треск костров, далекий звон молотка о наковальню - все осталось снаружи. Жилище самира Дурайена, завешанная златоткаными коврами и охотничьими трофеями, с таким же успехом могла находиться глубоко под землей или в самом сердце дворца где-нибудь в Риганхейме. Только теряющиеся во тьме складная кровать и стойка с оружием напоминали о том, что хозяин палатки все-таки находится на войне - да еще, может, расчерченная цветными пометками карта на низком столике. Карту прикрывали какие-то еще бумаги и самирский круглый шлем, положенный сверху в виде пресс-папье. Фьорн постарался в эту сторону не глядеть - выколют еще глаза за подсматривание военных тайн.
Высокий легионер в зеленом ветеранском плаще зажигал лучиной свечи в массивной люстре, и в палатке понемногу светлело. Еще один телохранитель, пониже, зато пошире в плечах, с белыми рубцами "ведьмина поцелуя" на лица стоял у входа; когда Фьорн прошел мимо, воин встал к пологу, оперся на копье и всем видом показал, что никому больше не войти и не выйти, пока господа не велят.
- Хватит, пожалуй, - сказал самир Дурайен телохранителю, и тот затушил лучину.
Господа сидели на походных табуретах и молча рассматривали Фьорна. Дурайена выдавал огромный нос; второго самира, с массивной нижней челюстью, в которую ушла большая часть отпущенного природой на лицо материала, Фьорн не знал. Несмотря на домашнюю обстановку, оба самира были в доспехах, хотя и расстегнутых-развязанных от долгого сидения. Над длинной курительной трубкой вился бледный сладковатый дымок. Сесть Фьорну не предложили, и он остался стоять, расставив ноги и заложив руки за спину.
- Так вот я говорю, что будет, если кого-то из них просто убить? - наконец поинтересовался второй самир. - Струп может ответить на этот вопрос по-человечески?
- Боюсь, мы услышали от Струпа все, что он может нам сказать, - ответил Дурайен. - Гораздо проще, конечно, было бы отрубить вору голову и посмотреть, что будет.
- Ну так давай отрубим. Делов-то.
- Неохота рисковать, - сказал носатый наниматель Фьорна, - Струп понятия не имеет, вернется ли цепь в материальную форму, когда связанные умрут. Этак у нас на руках окажутся два безголовых трупа и никаких следов артефакта.
- Дурацкая ситуация.
- Дурацкая, согласен.
Самиры замолкли; Дурайен сунул в рот мундштук трубки и затянулся. Каменная дрянь, которую осскильские моряки сосали жаднее, чем материнскую грудь, распаляла человека, делала его возбужденным и драчливым; риганхеймцы предпочитали набивать длинные трубки сладким грибным зельем - оно успокаивало и приводило человека в мирное расслабленное состояние. Судя по трубкам, серебряным винным чашам и полупустому бурдюку на столике, самиры отвлекались от войны самое меньшее с полуночи - это было Фьорну на руку.
- Благородный самир Дурайен, я доставил вам вора, посягнувшего на ваше имущество...
- И письмо от принца Родебиона, - буркнул Дурайен, выпустив дым из ноздрей.
- Оно предназначено для его величества.
- Не думаю, что король Джальберт сможет его прочесть - у него не осталось глаз. Все равно письмо придется читать мне - и отдавать приказы от королевского имени. Мой тесть Хуго Хеленгенн - одно из первых лиц в Совете, король обсуждает подобные вещи с ним. Фулкас и Микос присягнули мне на верность - посторонних глаз и ушей в этой палатке нет. Ты ведь за Риганхейм, Фьорн Декирб? За страну, которая вскормила и вырастила тебя и всех твоих предков? Риганхейм - здесь.
Фьорн не слишком уверенно вытянул из-за пазухи медный цилиндр, отобранный у Марка, развинтил его и вытряхнул свиток на ладонь. Высокий легионер забрал послание у сыщика и с поклоном передал Одо Дурайену.
- Благородный самир, у меня в Иисе остались жена и ребенок.
- Знаю. У многих моих солдат осталась родня в Иисе. Рано или поздно мы вернемся на юг, и тогда Гвинфрет и его недобитки позавидуют мертвым. Если твоя семья жива - мы их спасем, если мертва - отомстим.
Дурайен отдал трубку второму самиру, придвинул к себе канделябр с оплывающими свечами, сорвал ногтем печать и углубился в чтение. Телохранители стояли навытяжку, второй самир задумчиво курил, Фьорн от нечего делать разглядывал самирские доспехи. Совершенно одинаковая что спереди, что сзади лорика сегментата из ладно сочлененных пластин с простеньким геометрическим узором, начищенная кольчуга из мелких колец, на столе круглый шлем без каких-либо украшений - наверное, половина осскильских вояка сморщила бы нос при виде такого бедного и невзрачного на первый вид доспеха. А вот вторая половина, видевшая риганхеймских латников в бою и то, как гнутся и ломаются о сталь бронзовые мечи, отдала бы за эти латы душу и приплатила бы еще сверху. Собственная спата Дурайена, прямо сейчас висевшая у него на поясе, была из лучшей стали и наверняка прорубила не один оскильский доспех - небось самир и спит с ней под подушкой.
- Беднягу Деста Кампренна железо не спасло, - сказал Дурайен, перехватив взгляд Фьорна. - Мы тут как раз его поминали. Одним хорошим членом Совета стало меньше. Мы отужинали втроем, потом он пошел к своим солдатам, а потом принц Родебион изволил прорваться в город. Это было всего лишь вчера вечером, подумать только. Меня называют отчаянным бойцом, но даже я никогда не вздумал бы прыгать на вирте лошадям под ноги. Хуго, вот ты бы стал прыгать?
- Стар я для таких подвигов, - буркнул Хуго, пожевав мундштук. - Нет, если свалить лошадь, она уже не встанет, но вся беда, что осскильцев там было слишком много, а Родебиону плевать на потери. Моего внучатого племянника просто задавили. Мы нашли больше сотни трупов от палисада до ворот, и в основном это трупы осскильские, и многие из них затоптаны своими же - однако осада прорвана, Родебион в городе и пишет Джальберту письма.
- Какие письма? - флегматично спросил Дурайен. Он поднес послание к свече и наблюдал за тем, как тонкий пергамент обугливается, сворачивается и горит. - Не было никаких писем.
- Благородный самир, - обескураженно сказал Фьорн, - это послание предназначалось королю.
- Я же сказал - королю нечем его читать. И я постараюсь, чтобы Джальберт об этом письме ничего не услышал. Да и не было никакого письма - Фьорн, ты в состоянии хранить тайны, или придется отрезать тебе язык? Я могу.
Хуго коротко захохотал и потянулся к столу за чашей. Телохранители все так же стояли с невозмутимыми лицами. Фьорн неуютно пошевелился.
- Благородный самир, не могли бы вы дозволить мне помахать факелом перед королевской палаткой? Или послать кого-то из ваших людей? Если Родебион решит, что письмо - которого не было - не дошло, он пошлет еще одно.
- Разумная мысль. Фулкас, иди и помаши факелом - это даст нам лишние сутки спокойствия.
Высокий легионер откинул полог и вышел. Фьорн топтался на месте.
- Что там было хоть? - спросил Хуго.
- Ничего интересного. Наглый мугленок грозится сжечь наших пленных - тех самых бедолаг из нашего авангарда, что Гарсет разбил в Долине Чистых Вод, это пока наши основные силы не разбили самого Гарсета. Он тогда убежал в Снару, поджав хвост, и уволок с собой этих трусов, которым не достало смелости умереть. Значит, они просидели там полгода, а теперь Родебион обещает запалить из них костерок. Там много офицеров и несколько самиров, так что король и Совет закрыть на это глаза не смогут. В отличие от нас с тобой.
- И что он требует взамен?
- Снять осаду, конечно. У нас заканчиваются припасы, в городе с едой проблем нет, взять нам его не удастся, его, как он тут выражается, - Дурайен дожег пергамент и отряхивал руки от пепла, - "возлюбленный брат, отважный Гарсет" выступил на нас с большим войском, второго сражения с ним нам не выдержать. По доброте своей Родебион предлагает нам сделку - мы отступаем, а он, как только мы отойдем достаточно далеко, отпускает пленных и дает им возможность присоединиться к нам. Все получили выгоду, никто не страдает.
- Хм. Я понимаю, почему ты не хотел показывать это письмо королю.
- Угу, - Кто знает, что может выкинуть наш добрый Джальберт - а ну как согласится? Или доблестный наследник, первый в очереди к трону? О, я знаю, что он скажет: "давайте притворно отступим, примем выпущенных пленных в качестве подкрепления, выступим навстречу Гарсету и разобьем его".
- Не такой уж плохой план. Почему бы не обсудить его с Советом? Армия голодает, боевой дух солдат хуже некуда.
- Ты думаешь, позорное отступление этот дух поднимет? А может, тысяча голодных ртов из осскильских застенков - которых по законам военного времени надо казнить за сдачу в плен? Нам и самим жрать нечего. Сколько из них истощены так, что не смогут держать оружие? Сколько под пытками предало Риганхейм? Сколько из них и есть осскильцы, люди Родебиона, примешанные к общей массе? Нет уж, пусть пленники умрут как мученики и тем самым разожгут в наших рядах немного подзатухшее пламя ненависти к Осскилю. Да примет Источник их отважные души и все в таком роде. Уходить от Снары глупо - в городе есть еда, которая поможет прокормить нашу армию... возможно, всю оставшуюся войну до самой победы. Надо просто его взять.
- Значит, мы сидим на месте, ждем Гарсета и ничего не делаем?
- Да. Как доносят шпионы, у Гарсета слишком много конницы, а у нас ее почти не осталось. Мы не для того копали здесь рвы и строили палисады, чтобы воевать с конной армией в чистом поле. Да, я ослабил западные укрепления - поэтому Родебиону удался его прорыв, но на северной и восточной сторонах у нас втрое больше солдат, а с юга нас прикрывает река. Пусть Гарсет приходит.
- Я-то тебя поддерживаю, но вряд ли такие мысли одобрят король и Совет.
- Король - полутруп. Совет услышит от нас то, что мы ему скажем. Я все-таки глава Совета.
- Если королю станет лучше, он тебя сместит, - сумрачно сказал самир Хуго. - Если король умрет, наследник сделает то же самое.
Дурайен обогнул стол, подошел к Фьорну и похлопал его по плечу.
- Возможно, этот человек сможет решить наши проблемы, надолго удержав короля в том состоянии, которое нам выгодно. Надо только избавиться от бесполезного куска мяса на другом конце цепи.
Фьорн вытянул руки по швам.
- Благородный самир?
- По словам Струпа, артефакт, украденный у меня этом ничтожеством, что сидит снаружи палатки и никуда убежать не может, - кротко сказал Одо Дурайен, - связывает два живых существа воедино. Их жизни становятся сообщающимися сосудами: рана или болезнь, нанесенная одному, разделяется на обоих - до самой их смерти. Ах, знать бы заранее, что такая отличная штука лежит в моей сокровищнице! Мы собираем сокровища Древних, как сорока блестящие вещи, и не знаем, что подобрали - стеклянную бусину или алмаз - пока не используем их или не сломаем.
- Да, благородный самир. Мы с вором получаем одинаковые раны.
- Половинные раны. Скажем, если ударить меня кинжалом раз пять-шесть - я умру, как и всякий обычный человек. Но ты, Фьорн, вполне можешь остаться в живых. Твои раны не так глубоки, твои болезни не так тяжелы, твои кости вдвое прочнее, чем им положено природой - потому что у тебя есть второе тело, которое всякий раз принимает на себя часть ущерба.
- Второе тело? - сбивчиво повторил Фьорн.
- Естественно. И нашему королю здорово пригодилось бы второе тело, которое поддерживало бы в нем жизнь... и подчинялось бы моим приказам. Придется заболеть ведьминым поцелуем, но это не так уж страшно, с этим можно жить много лет - многие мои телохранители, да и кое-кто из самиров подтвердит. Место королевского телохранителя крайне почетно, он живет в той же роскоши, что и сам король, знаешь ли.
- Благородный самир, - сказал Фьорн, - но ведь я прикреплен к вору, а он ко мне. Вы же сами сказали, что это на всю жизнь, и то, что гарантированно убьет его, убьет и меня.
- Возможно, у нас есть решение, - Дурайен подошел к столику, сдвинул шлем и ткнул пальцем в карту. - Здесь.
Полог раздвинулся. Дурайен и Фьорн повернулись ко входу. Вероятно, самир ожидал возвращения легионера Фулкаса с факелом или без него - однако на входе стоял какой-то другой легионер, в желтом плаще, припорошенном дорожной пылью, истомленный тряской на колеснице. Копейщик у входа загородил ему путь в палатку. Дурайен нетерпеливо махнул рукой, и вестника пропустили внутрь.
- Меня не пропустили к королю, - сбивчиво сказал легионер, дико глянул на Фьорна и сообщил самирам, - Гарсет на пороге.
Самир Хуго закашлялся. Телохранители зашевелились.
- Давно пора, - жестко сказал Одо Дурайен, заложив большие пальцы рук за ремень. - Есть вести от самира Велсина? Попробуй только сказать, что он отступил без боя. У него две тысячи солдат и больше тридцати виртов, он должен был отвлечь Гарсета и дать нам время подготовиться.
- Я не знаю, кто такой самир Велсин, - нервно сказал легионер. - Гарсет идет по юго-западному тракту, от Долины Чистых Вод. Наши посты сметены, Луговой форт горит. Еще немного - и враги будут здесь.
Самир Хуго уронил трубку на ковер.
- Немыслимо. Гарсет к югу от нас? Как?
- Очевидно, он сделал большой крюк вдоль гор, - Дурайен взял со стола бурдюк, откупорил и запрокинул голову, хватая струю ртом; вино потекло по доспеху и капнуло на карту. - Что ж, мы давно устали его ждать. Готовьтесь к битве.

0

25

Дорожный пост ( Скованные одной цепью)

Дорога от Снары на Бонар была не то чтобы плохой или непогода с ней сыграла одну из своих шуток, но для колесницы, мчавшейся так быстро, насколько позволяла лишняя нагрузка и силы шестёрки лошадей, это было то ещё испытание.
Осскильцы использовали для прорыва рядов неприятеля тяжёлую кавалерию - от малоподвижных катафрактов, до вполне многофункциональных тяжёловооружённых кавалеристов. Риганхейм, обладающий сильными пехотными формированиями,  кавалерией похвастаться не мог. Нет, конные стрелки и лёгкие конники приписаны к легионам всё же были, но ни в какое сравнение с превосходными осскильскими бронированными клиньями это не шло.
Неравенство устранялось с помощью колесниц разных весовых категорий, от двухколёсных повозок, до устрашающих махин с серпами, ножами на колёсах и тяжёлыми длинными луками с человека размерами. Не списывались со счетов и вирты.
Марк заорал, двигая тяжёлый ростовой скутум, который хоть и обладал роликами для перемещения внутри особого рельса, который охватывал все борта колесницы, но всё равно был ифритовски тяжёлыми.
Раны и усталость давали о себе знать, Фьёрн тоже рычал сквозь зубы, натягивая огромный лук – отбиваться от преследователей было больше нечем. По какому-то наикашмарнейшему закону подлости, стрелы оказались дробящими, для захвата пленных, хотя велита, при должных навыках стрелка могли и убить. Однако преследовали их в основном конные латники, что давало некий, хоть и небольшой шанс донельзя перегруженной повозке. От риганхеймцев уйти удалось куда как легче, нескольких не обременённых броней конников, удалось выбить из сёдел стрелами, а многочисленная пехота, брошенная в погоню самиром,  быстро отстала. Этот же отряд осскильцев появился понятно откуда - в тыл осаждающим Снару легионерам намечался контрудар. И вырвавшаяся из готовящегося к обороне лагеря колесница, скорее всего, была воспринята как объект донельзя важный – мало ли что или кого захотели на ней вывезти проклятые враги?
Спокойным и умиротворённым выглядел только Курп, даром что грязный и побитый, который всем этим беспорядком и управлял, щёлкая кнутом и придерживая своей массивной рукой какой-то дёргающийся мешок. Плохо затянутая верёвка всё же развязалась, и из недр импровизированной темницы показалось тёмно-серая голова мугла с красным помпоном.
- Еретики. Будьте вы прокляты, - наставительно  доложил Тори Альберт, после чего широкая ладонь Курпа упрятала его обратно.
Гимнографа они подобрали практически на скаку, на шее у мугла были остатки колодок, плюс он тащил за собой мешок с пленником. Выглядел лойсе Моггиен побитым, но вполне живым и полным идей.
- Так почему ничего не вышло с самиром, я не понял? – поинтересовался он, после того как метательная дубинка брошенная одним из преследователей, пролетела в паре дюймов от его уха.
Фьёрн натянув лук, проклял вслух риганхеймских снабженцев и от чего-то, дедушку второй слева лошади в упряжке,  пустил стрелу точно в цель.  Тяжёлый, привязанный ремнями катафрактарий, тут же завалился в седле, но падать даже не подумал.
- По лошадям стреляй, олух! – зло заорал Марк.
- Сам стреляй, щенок! Они тоже в броне! – оправдался стражник.
- Так, про самира и артефакт всё же… - не сдавался невозмутимый мугл, пощёлкивающий кнутом.
- Ладно, - начал Фьёрн, только с тебя потом тоже история, подлый ворюга и пособник. Дело было вот как… Оставив тщетные попытки пробраться в хорошо охраняемую башню Благочестия, мы всё же смогли выбраться из города. Скажем так… нам в этом помогли, хоть и отправили опять в тот же клятый лагерь легионеров. Там нас, правда схватили, но мы представились гонцами, солдаты на удачу всё же сопроводили меня и вот этого… к шатру самого значит самира. Рассказал я всё честь по чести, про цепь, про дочь с женой, Марк-то в лагере остался, ну и вот. Благородный самир, облачённый в узорчатую лорику сигментату, с длинной спатой у пояса, был опечален. Вознося молитвы стихиям, он проговорился про эльфийские руины близь Прита, где был найден артефакт и карту, которая лежала у него на столе. Проклиная всё это, и тот день, когда он вообще нашёл эту цепь, самир уже готов был отдать мне спокойно карту, как тут в шатёр врезалась эта проклятущая колесница, с этим вот проклятущим человеком, который сейчас защищает нас, кое-как правда, щитом. Я хватаю карту, прыгаю в колесницу, даю нам по шее…
- Вот же брешет же, даргов сын! – не выдержал Марк, не отлипающий от ростового щита, - всё не так совсем было!
Всадники снова их нагнали. Двое заехали одновременно с разных сторон. Тому, что справа, ловко всадил в шлем-маску стрелу Фьёрн. Удар длинной, хоть и дробящей стрелы с такой дистанции был ужасен – всадник, похоже, потерял сознание и повис в седле. Слева же, катафракт пытался поразить контосом Курпа, впрочем, получалось это у него не очень умело – длинное, почти четыре с половиной ярда, копьё годилось для удара по пехотинцам в тесном  строю, а для поражения цели на несущейся во весь опор колеснице – не очень. Мугл отмахнулся мешком, внутри кто-то запищал и разразился проклятиями. Сработало, в общем, неплохо, малоподвижный из-за своего чудовищного доспеха катафрактарий, потерял управление и съехал с дороги.
- А было-то всё так, - продолжил Марк, - когда легионеры привели нас к шатру самира, этот вот негодяй, который не умеет стрелять из лука толком, пошёл внутрь, а меня посадили около колесниц, даже котелок с едой в руки сунули. На одну, конкретно эту, грузили стрелы, правда я, не теряя бдительности и следя неустанно за обстановкой, не заметил – какие. Так вот… В шатре причитал пьяный самир – а я краем глаза то видел, что  у него ламинар-то задом наперёд напялен и бурдюк в руке.
Да и был он не один, там ещё один самир был, мордатый такой.  Ну а тут все как заорут: «Осскильцы! Осскильцы напали!!!» Ну думаю… если этого вот, подлеца в бою на копья поднимут, что со мной тогда станет? Куда нам в бой-то лезть и главное, за кого? Я, чутьём опытного человека понял – драпать надо, ифрит на обе их головы. Ну я на колесницу, а потом такое  было… А этот гад, нет чтоб самира втащить, так стянул только карту со стола! Нет, ну кто из нас вор? Я хоть что-нибудь украл в лагере?
- Колесницу… - возразил между делом Моггиен.
Погоня тем временем начала отставать. Кони тяжёлых кавалеристов сдавались, а вот шестёрка управляемой Курпом колесницы, как будто бы перешла на «второе дыхание».
Стражник, утерев пот, устало повалился на пол повозки. Так же тяжело дыша, обнял ростовой щит Марк. Впрочем, выглядели оба не только уставшими, но и сердитыми – Фьёрн насупившись, отвернулся, вор тоже версией навязанного судьбой «товарища по несчастью» доволен не был.
- А сам-то ты, Курп, как на дороге-то оказался? Да ещё вот с этим вот… в мешке? – поинтересовался Марк, отлипнув, наконец, от щита.
- Мать твою ифрита хранителя его лапой вирту в жопу так!!! – Хуго Хеленгенн, в свободное от курения время бывал на редкость красноречив.
Обломки некогда красивого и богато обставленного шатра, пытались разобрать легионеры, но ввиду некой паники получалось у них из рук вон плохо:  солдаты, то поднимали с земли истерзанные фрагменты жердей и ткани, потом бросили и поднимали другие, дальше этого продвинутся, не получалось.
- А на мозги эта невидимая цепь не действует? – поинтересовался куда как более спокойный в таких случаях Дурайен. – Где этот Струп? Надо узнать, отчего вот так, ведёшь с человеком беседы о родине, долге, о стране родной, короле, что гниёт и вот-вот сдохнет… Ан нет, трах-бах – колесница…
Вокруг него застыли навытяжку вестовые, причём вместе с конями. Самир рявкнул на них, приказал подтянуть резервы с восточной части лагеря, оставив там только отряды прикрытия. На западной границе  уже выстраивались легионеры, готовые обрушить на врага метательные копья. Ревели построившиеся вирты, гудели трубы, носилась прислуга колесниц и немногочисленных метательных орудий.
- Велитов бы надо в поле, ко рвам и кольям, - сморщившись, почесал в затылке Одо.
- Уже послал… - вздохнул в ответ Хеленгенн.
- Так э-ээ… перебьют, поди, всех.
- Ну, так, а что делать? Выиграем хоть немного времени.
  Самиры поднялись на смотровую башенку. Рядом неожиданно возник Хьюст, как уже привычно стало – во флаг риганхеймский замотанный, в одной руке бутыль с вином, в другой – донельзя дорогая и узорчатая труба для смотрения.
Он, недолго взглядом, оценив оба сокровища в руках своих,  выразив на бородатом лице все муки и терзания разом, протянул-таки Дурайену трубу, из бутыли зубами выкорчевал пробку, после чего оба самира с минуту наслаждались приятными звуками хождения кадыка вверх-вниз, да бульканьем, причём самым из самых благородных.
nbsp; Около дальних рвов на западе во тьме мелькали искорки факелов – велиты схватились с неглубокими построениями осскильских копейщиков, а там где ватаги одетых в бронзу вражеских мечников налетали на рвы, виднелись кучи из копошащихся тел, что издали выглядели маленькими, а в темноте казались бесцветными глиняными человечками с полпальца размером. И только совсем уж вдалеке виднелась стена, одновременно и тёмная и блестящая – осскильская  царственная кавалерия величаво надвигалась, как бы ожидая, когда путь ей расчистят слуги-пехотинцы.
Внезапно, над лагерем раздался гудящий звук и около смотровой башни, разбился о землю солидных размеров горшок, по палаткам, башне и по людям, что оказались рядом, ударила очередь из брызг и волна смрада тут же накрала весь лагерь, ну, по крайней мере, самирам так показалось. Эффект был схож с попаданием большого каменного ядра в выгребную яму.
- Что за херня?! – только и смогли выдохнуть самиры, наблюдая дикими совершенно глазами, бородача,  который, предусмотрительно присел и завернулся полностью как стеснительная дева в риганхеймский флаг, вследствие чего, от воздействия вражеского «гостинца» практически не пострадал.
Плюс ко всему, надругавшийся невольно над родными символами Хьюст, початой бутылкой, указывал куда-то на юг, за реку.
Стремительный марш бросок, совершённый осскильской пехотой и кавалерией, на самом деле, ни в какое сравнение не шёл с молниеносным перелётом, а иначе и не назвать, обслуги осскильских недавно обретённый метательных орудий, конкретно – катапульт и баллист. Хоть было их и не много, но река, прикрывавшая надёжно легионеров от вражеских солдат боя ближнего, с адептами боя сверхдальнего ничего поделать не могла, защищая их одним своим берегом так же хорошо, как и риганхеймцев другим.
- А где они их взяли-то?  Из Снары что ли на хребте мимо нас протащили? – тут же психанул ещё больше Хуго, наблюдая как пара палаток ломается под ударами уже вполне себе каменных баллистных ядер.
- Напомни мне, «поработать» после боя с разведчиками, - теперь уж и ноздри Дурайена, раздувались от злости.
- Ну не тролли же их туда ночью бегом перенесли, - нервно засмеялся Хеленгенн.
Одо и Хьюст заинтересованно на него посмотрели, широкими и прозревающими глазами…

0

26

ОГОНЬ УХОДИТ ИЗ МОГВИЛЛА

Муглы, в большинстве своём, довольно красивые существа. Пышный помпон на волосяном стебле, мягкая шёрстка, милое, словно у детской игрушки личико.
А вот он таким не был, и непонятно, отчего природа и Великие Стихии наградили его таким нестандартным для этой расы обликом.
Нашли некрасивого муглёнка, носители святынь из другого отряда странствующих инквизиторов – Тори и Альберт, так найдёныша и решили назвать, а фамилия «Мог» была добавлена тут же, на месте. А какая ещё у мугла может быть фамилия?
Тори Альберт Мог, помощник странствующего инквизитора, простого человека Октавиана Мелоди, остановился около глубокой, подёрнувшейся ряской лужи и заглянул в неё.
Тёмно-серая шерсть с подпалинами, огромный розовый нос, лохматый и совершенно некрасивый грязновато-красный помпон на кривом стебле, не мугл словом, а страшилка для детей.
Тут, на самом краю деревеньки Могвилл они и остановились. Заканчивалась неудобная бадросовская дорога, если уходящую вдаль ленту серой, хлюпающей при каждом шаге грязи, можно было так назвать, а меленький отряд получил, наконец, долгожданный отдых и мог осмотреться.
Особенно измученными выглядели носители святынь. Их бардовые рясы с капюшонами, отсырели и были покрыты пятнами сырости и грязи, мелкими фрагментами осенней листвы и колючками. Тот, кому была доверена чаша великого пламени, так и вообще держался на ногах только благодаря экзекуторам, близнецам Таку и Тогу – ведь огонь-то надобно постоянно подпитывать магией, кроме всего остального, чтоб горел.
Им было всего по шестнадцать лет, и имена их на самом деле звучали полностью как Таккерей и Бэллитог, но они уже могли гнуть в широких ладонях подковы, а еретика поставить на колени всего лишь слегка, по их мнению, надавив тому на плечё рукой.

Окрестности деревеньки, тем не менее, гостеприимными не выглядели – инквизиторов встречали мрачные, обгоревшие остовы домов. Вокруг некоторых почерневших досок ещё вился дымок.

- Слишком много огня… - озвучивал куда-то в пустоту свой вердикт Мелоди. Старик прижался щекой к остаткам полусгоревшей стены и нежно, по-отечески поглаживал гарь ладонью, словно больного ребёнка.

- Но разве, купо, может быть избыток одной из Великих Стихий, учитель? – усомнился Тори, - вот например, купо, воздух, он же не может…

В ответ на это, Великий инквизитор «отлип» от стены и ударил и лицо муглу тугой струёй скрученного воздуха. Ласково гладящий стену старичок исчез, на его месте сейчас стоял маг, служитель Хранителя и великого источника. Полы его дорожного плаща развивались будто крылья, а руки направляющие потоки ветра вознеслись над гордо поднятой головой.

- Кто мы?! Кто мы, чтобы сомневаться в правильности баланса жизнесоздающих элементов?!!!

Вокруг падали на колени их спутники, а по обочинам метались смерчи сухой травы, щепы и песчинок.
Тори Альберт пытался дышать или хотя бы отойти в сторону, но вокруг натянулась какая-то магическая плёнка, зажавшая мугла словно скорлупа. Поток воздуха не смолкал и без того слабые органы дыхания не справлялись с его избытком. Кончилось тем, что он измученный, еле живой повалился в грязь, как рыба, хватая ртом воздух, которого только что вроде бы было так много.

- Да, навалялись мы из-за тебя в грязи… - проворчал себе под нос один из близнецов, рывком ставя мугла на ноги.

Октавиан Мелоди, успокоившийся и совсем уже не страшный, взвалил себе на плечи символ стихий – четырёхлучевую звезду на длинной деревянной рукояти, уже шагал в сторону трактира, бодро, уверенно и не оглядываясь.

Гостиница располагалась на втором этаже питейного заведения, которое после заселения туда инквизиторов, подозрительно опустело. Трактирщик расставлял на столы посуду с таким усердием, будто от этого зависела его жизнь. Из кухни доносились дивные ароматы жареного мяса и тушёных овощей в чесночном бульоне с красным корнем.

- Я был тогда в Ленции, - заговорческим шёпотом вещал он. – Вы тогда здорово проучили этих еретиков, все их гнали, и я тоже, да. Подумать только – два ваших слова и…

- Часто горите, стало быть? - спокойным, даже добродушным голосом, поинтересовался Октавиан.

- Четвёртый раз… - сразу приуныл трактирщик. – Такая напасть, я вам скажу: люди-то, что в дыму задохлись, на деревьях потом не отрастают. А поселение у нас небольшое, от городов-то помощи дождись ещё... Плюс отстраиваться. Вот последний раз, когда Глупыш Мэт кузницу подпалил из-за Токандареды, вдовы мельника Уилсона.

- Что-то я у вас не видел мельницы, от кузни, что ли занялась?

- Нет, нет! Она-то самая первая и пошла. Мельник в очередной раз жену приревновал, пошёл все там крушить, ну и уронил лампу. Ну а как такую красоту удержать? Мы вот тоже нашу вдовушку в обиду не даём! Давеча жениху из Риооне она дала от ворот поворот, ну они нам красного петуха хотели пустить. Немного. Так… пару полей всего…

С лестницы, зевая спустился один из близнецов. Нужно было кормить носителей, а делать это имел право только сам Великий инквизитор. Поэтому трактирщик побежал торопить стряпух, на том беседа и закончилась.

В маленьком отряде странствующей инквизиции обязанности были строго распределены. Тори не любил ходить по рынкам, однако на близнецах экзекуторах и так было навешено всяких дел, а самому учителю и носителям стихий это запрещалось. Продавцам не нравился лохматый, нескладный мугл, да они и вообще представителей этой расы особо не жаловали, обвиняя то в воровстве, то ещё стихиям известно в чём. Цены поэтому заламывались те ещё.
Смахнув с очередного прилавка в корзину связку купленных грибов, Тори остановился. Навстречу ему шла женщина, вернее парила, словно эльфийская барха среди неказистых купеческих кораблей, не умеющих даже летать. Каждое её движение было завораживающим и грациозным. Длинные рыжие волосы падали на непривычно широкие, но не менее красивые от этого плечи, зелёные глаза обезоруживали невинным, просительным взглядом, а черты лица просились в руки художников и скульпторов, чтобы воплотиться в их шедеврах.
Она просто шла и складывала в корзинку товары, не подумав даже расплатиться. А торговцы улыбались, предлагали что-то ещё, чуть ли не всовывали продукты в руки прекрасной незнакомки. Так она и шла, пока не остановилась перед муглом, который продолжал стоять с открытым ртом, не имея сил вымолвить даже «купо».

- Ты пришёл вчера, маленький мугл? – и услышав её голос, Тори Альберту Могу захотелось сделать для красавицы всё. Спать у её ног, отдать всё что есть, посвятить жизнь тому, чтобы быть рядом.

- Да..купо..я.. тут…

- Какой ты милый. Собственно такой, как и все муглы.

- Нет, нет, купо! Я не такой…я, купо, не красивый, я…

- А, на мой взгляд, ты просто прекрасен, - женщина наклонилась и поцеловала его в лоб, после чего пошла дальше, словно не замечая на себе восхищённые взгляды торговцев.

Октавиану нездоровилось. Трактирщик разжёг очаг, но инквизитор всё равно кутался в одеяло. Тори поставил корзинку в угол и полез распаковывать сверток с лекарством. Он- то знал, что это не простуда. Долгие путешествия, манипуляция магической силой и возраст изнашивали сердце Великого, да и миссия была той ещё.
Однако, несмотря на это, он приказал собрать всю деревню около ворот трактира через двадцать минут.

Народ пришёл. Многим ситуация с пожарами уже крепко надоела и справедливый суд инквизиторов, воспринимался как некая хоть слабая, но всё же надежда.
Странствующая инквизиция возникла стихийно. От разбойников, она отличалась прежде всего тем, что совершала все свои деяния по всем канонам веры в Великие Стихии, Хранителя и Источник. Плюс ко всему, действовала она чаще в угоду общественному мнению, чем нет, утоляя своими деяниями стойкое голодание народных масс по справедливости.
Участь еретиков была хоть и не завидна, но в большинстве случаев не так страшна. Инквизиторы чаще всего старались высмеять их заблуждения, сделать их изгоями, опозорить. Реже в ход шли тумаки, колодки на полдня-день не больше. О казнях же, ходили редкие слухи, да и те преувеличивались.

Октавиан Мелоди вышел из дверей трактира величаво и торжественно как полководец к смотру войск. Позади выстроились носители стихий, каждый со своей чашей в руках, в них заботливо хранились символы веры: огонь, вода, земля и воздух. Великие Стихии.
Заняли свои места экзекуторы, незаметной тенью застыл неподалёку от учителя помощник.

- Хранитель!!! – маг простёр над толпой свой тяжеленный жезл, и толпа сразу притихла. Смолкли разговоры, а взгляды стали внимательны.

- Ответствуй, нам, Великий, чем прогневали мы Источник и Хранителя? – взволнованным голосом спросил староста.

- Огонь. Слишком много огня, - ответил ему Великий инквизитор. – Именно так я сказал, когда впервые увидел это многострадальное место. Нет, вы все честные труженики, настоящие простые люди, но кто-то из вас, своими деяниями, неугодной жизнью нарушил баланс Стихий.

Люди в толпе заметно разволновались, стали подозрительно посматривать друг на друга. Шёпотом высказывались и робкие предположения: чаще – имена поджигателей: почившего уже мельника, Глупыша Мэта…

- Токандареда Уилсон! – прервал обсуждение Мелоди, и толпа снова замолчала, правда на этот раз лица у селян были удивлённые. Мало того, каждый из них, казалось, проглотил речной скользкий камень не меньше.

- Этого не может быть! – от переизбытка чувств, забыв о страхе, выпалил староста.

- Сомневаешься в решениях суда Великих Стихий и Хранителя? – маг не угрожал даже, просто спросил, однако староста мигом отступал в толпу, бормоча стихийные песнопения.

Близнецы тем временем вытащили вдову мельника откуда-то из задних рядов и поставили на колени перед Мелоди.

- Я, простой человек, инквизитор странствующего суда стихий, маг Октавиан Мелоди, обвиняю эту женщину в пожарах и нарушении баланса стихий. Я уверен, что её неугодная жизнь, подвергла опасности это мирное поселение. Поэтому её казнь положит конец вашим страданиям.

Слова о казни прогремели словно гром. Люди стояли с лицами белее мела, пока близнецы, тащили потерявшую сознание Токандареду Уилсон в сторону землянки. В ней обычно держали пьяниц или хулиганов, дабы образумились, но сейчас там заперли обвинённую в неслыханных грехах женщину.

- А теперь, вы все должны сделать вот что… Тори! Ты и все остальные жители, да, да – все без исключения, разберёте сгоревшие дома и принесёте останки их на площадь. Ничто не должно напоминать об избытке огня. Из того, что может ещё гореть, сложите кострище.

Мугл подчинился. За ним, словно заколдованные потянулись остальные селяне. Пока шла работа, и люди с каким-то странным, фанатичным светом в глазах ломали сгоревшие стены и носили всё это к трактиру, он не понимал – как, как эта прекрасная женщина может быть причиной таких бед. Он не верил.
В комнату к учителю он практически вбежал. Тори был убеждён, что всё можно изменить, учитель просто выслушает его, и они что-нибудь придумают. Да маг просто спросит стихии, и они ответят ему, что всё не так, что пожары вина тех, кто поджигал, а они-то за свои деяния уже расплатились!
Мелоди полулежал на кровати. Ему было плохо, мугл уже начал привыкать к болезням учителя.

- Великий, купо! Я…не, купо, не верю! Избыток огня… но вы же видели эту женщину! Такая красота не способно приносить зло! Надо всё проверить, вот увидите!

- Не способна?! Ты не видел и доли того, что видел я. Думаешь, виноваты влюблённый дурачёк, обманутый и не раз муж, жених которого с позором выгнали из деревни?
- Можно просто, купо, изгнать её, как тогда мы делали в Ромусе? – выдавил из себя Тори.

- И начнут гореть другие города, поселения? Ты посмел сомневаться в моих решениях? Ты, которого мне продали за медный гиль, хочешь подвергнуть сомнению волю стихий?!
Может мне стоит, как давеча, поучить тебя огнём?!

Маг вскочил с кровати, но тут лицо его исказилось, он схватился за сердце и рухнул на пол. Тори смотрел на бездыханное тело словно бы во сне, потом отступил на шаг назад, потом ещё и ещё. Сам не замечая, как выбежал на улицу, мугл упал в сырую грязь и заревел, словно раненый зверь. Откуда-то изнутри дрожь и озноб колотили его, а тело выгибалось как ветви деревьев в бурю. Припадок ломал его тело и душу, выметая из памяти всё – боль, обиду, непонимание, шок от случившегося, а потом он потерял сознание.

Была ночь, когда Тори Альберт очнулся. Моросил мелкий дождь, и кострище совсем отсырело. Так значит…
Вокруг было много народу – стояли неподалёку уже собравшиеся в путь хранители стихий, жители деревни с ничего не выражающими лицами окружали их плотным кольцом, а над муглом склонились близнецы, с виноватыми и встревоженными лицами.

- Учитель умер, господин Тори. Простите, мы не сразу нашли, где вы, на вас это так повлияло да? Мы все скорбим, - протягивая ему плащ, виноватым голосом шептал Тог.

- Вы нам очень нужны, Великий, - поддержал брата Так.

- Как ты меня, купо, назвал?

- Надо выбрать куда идти, господин Великий Инквизитор.

- А что с этим, купо? – Тори ещё трясло, но он поднялся с земли и указал на кострище.

-  Всё сделали так, как говорил учитель Октавиан. Правда, хорошо всё придумано? Людей ведь надо было чем-то занять, да? А с остальным, не извольте сомневаться – камень на шею и в реку…

- Почему в реку, купо…?

- Так ведь ну это… нельзя ведь с огнём с помощью огня бороться, правильно, учитель Тори?

Великий Инквизитор, простой мугл Тори Альберт Мог, подошёл к кострищу и взял в руки прислонённый к нему символ стихий своего учителя. Он был очень тяжёлым, даже для человека, но, тем не менее, он взвалил его на плечи. После чего приблизился к тому носителю, который сжимал в руках чашу с пылающим в ней огнём. Странно…будучи помощником, мугл никогда не видел их лиц…
Ему трудно было снять капюшон, но близнецы, угадав его желание, тут же пришли на помощь. Носителем оказалась совсем молодая девушка, с короткими чёрными волосами и уставшим, бледным лицом.
Мугл окинул взглядом толпу, после чего легонько подтолкнул руки сжимающие чашу вверх.

- Смотрите, люди! Внимательно, купо, смотрите… Подними её повыше, девочка. Огонь уходит из Могвилла!!!

0

27

Солнце зашло, заревом день кончается.
В облаке свет ласково отражается.
И ветерок гонит по небу так легко,
Серое с белым пушистое, нежное облако.
И ветерок гонит по небу так легко,
Серое с белым, пушистое, нежное облако.

Перебор струн волнами разносился по лесу. Словно туман он огибал стволы деревьев, стелился по травам, стекал в темноту ночи, растворяясь в глубине леса. Курп Могиенн, неведомо какими судьбами, сохранивший в складках своего одеяния небольшую лютню, сейчас развлекал собравшуюся у костра компанию, состоявшую из двух людей и двух муглов. Фьорн и Марк сидели по разные стороны пламени, вор задумчиво, обхватив колени руками, а рыскач наоборот, откинулся назад, и упираясь ладонями в землю, смотрел в звёздное небо. Горообразный Курп сам напоминал пушистое облако осевшее в ночной прохладе на землю. Напротив него, пристёгнутый цепью к стволу кедра, сидел селестиор Тори. Курп предпочитал называть его бывшим селестиором. Тори изо всех сил изображал из себя святого мученика и показушно сложив руки, шептал какие-то молитвы. Впрочем, когда Курп начал петь, он замолчал.
И то хорошо. Его причитания изрядно достали всех ещё в колеснице. Пока позади шумела погоня, он помалкивал, но едва преследователи отстали, Тори, несмотря на мешок начал грозить им самыми страшными карами ни разу не повторяясь. Проклятия, разносившиеся из мешка были столь многочисленными, что даже рыскач не выдержал, он просто вытряхнул селестиора за борт колесницы. Курп тут же остановил несущуюся галопом лошадь, заявив, что он не для того вытащил Тори из Снары, чтоб бросить в чистом поле. Он намерен вернуть его в поселение муглов и выбить из него эту человечью дурь о стихиях. Фьорн вдруг надумал оскорбиться на это заявление о дури и наорал на мугла за то, что тот ничего не понимает в вопросах религии. Марк всё это время сидел в колеснице и пытался уснуть. Но рыскач, найдя выход своему накопившемуся гневу, в исступлении мерил широкими шагами дорогу, на пределе натяжения цепи, отчего вора мотало по колеснице. Наконец он сильно ударил себя по лицу. Фьорн, схватившись ладонью за свою щеку замолчал. Тогда Курп впервые обратил внимание на странность объединяющую рыскача и вора.
Неожиданно, запряжённая в колесницу лошадь упала и испустила дух. Выяснилось, что она была ранена стрелой в шею и лишь безумие погони мешало ей умереть. После недолгих обсуждений все трое решили не пользоваться главным трактом, перегоняющим войска с юга на север, а пойти окольной дорогой, через разрушенную сотни лет назад столицу Лааверды - Бонар. Тори, разумеется никто не спрашивал. Впрочем Тори, обиженно молчал, поскольку при падении из колесницы, ушиб себе голову. Фьорн сказал, что это не опасно, поскольку Тори ушибленный уже давно.
Весь оставшийся день они шагали на юг. Дорога на Бонар, в свой время, видимо представляла из себя мощное сооружение. Она была очень широкой и вымощена толстыми каменными плитами. Сейчас, спустя сотни лет было сложно оценить её грандиозность, поскольку лес поработил каменное полотно, пробив его во множестве мест стволами величественных кедров. Дорога давно не представляла из себя просеку, она просто тихо текла в тени, под кронами могучих деревьев и высокие стебли травы, контурами квадратов, прорастали сквозь стыки каменных плит.
Когда начало смеркаться решили заночевать прямо на дороге, настелили на камни кедрового лапника, набрали на ночь хвороста и дров. Фьорн с Марком везде ходили неразлучной парой. И это снова не укрылось от взора мугла. Тори пристегнули к дереву, чему тот сначала активно сопротивлялся, а потом, признав силу, погрузился в молебен. А Курп достал из широкого кармана лютню, удостоил спутников тихой и навевающей спокойствие песней.

Вечером зябким, мы на тепло надеемся.
И костра в свете огня согреемся.
Ветки трещат, искорки вверх срываются.
Сказочный танец пламени начинается.
Ветки трещат, искорки вверх срываются.
Сказочный танец пламени начинается.

Песня была неторопливой, мирной, в ней чувствовалась красота, тишина и сила покоя. Война, вражда - всё стало незначительным по сравнению с жизнью, которую можно вести вдали от ненависти. Долгий проигрыш дал Марку время подкинуть в огонь хвороста. Сноп оранжевых светлячков взмыл из сердца костра в темноту ночи, рассеявшись в вышине. Фьорн лег на спину, закинув руки за голову. Песня продолжилась.

Ночью земля звёздами освещается.
Сотни веков свет этот не кончается.
Непостижима формула бесконечности,
Но мы, как они сможем пройти по вечности.
Непостижима формула бесконечности,
Но мы, как они сможем пройти по вечности.

Лютня затихла. Музыка погасла, развеялась в воздухе, и став неслышимой продолжила витать вокруг. Беззвучные струны тихого леса подхватили её, запомнили, спрятали в ветвях.
Некоторое время все лежали и сидели молча, наслаждаясь тишиной. первым нарушил молчание Фьёрн.
- Я всегда удивлялся, как сильно музыка умеет создавать настроение - сказал он - Это было красиво. Спасибо Могиенн.
- Что ты имеешь в виду, говоря "сможем пройти по вечности"? - подал голос Марк. Он всё так же сидел обхватив колени руками и положив на них подбородок. Курп ответил не сразу.
- Что будет, когда нас не станет, купо? - он мотнул головой и синий помпон его закачался - Мы не узнаем чем кончится война, кто победит, как будут люди жить потом, что нового придумают. Но мне, купо, хочется думать, что мои песни будут петь и через сто лет. Пусть забудут моё имя, но я, купо, буду жить в песнях... надеюсь.
- Грустно - ответил Марк.
- Ты думаешь война не скоро закончится? - спросил Фьёрн.
- Да, купо.
- Почему?
- Полагаю, что всё дело в нём - Курп указал на свой помпон - Иногда я просто, купо, знаю
- И сколько же продлиться эта война?
Курп пожал плечами, спрятал лютню во внутренний карман.
- В годах не могу сказать, но, купо, дольше средней человеческой жизни.
Фьорн резко сел.
- Пятьдесят лет? Да ну!!! Такого не может быть! У стран просто не останется человеческих ресурсов.
- Потому я, купо, и волнуюсь, будет ли кому петь мои песни, спустя столетие.
- Ваши, купо, речи противны источнику! - подал голос Тори - Отцепите меня!
- А твои речи противны уху поэта - неласково ответил Курп - Посему, купо, обойдёшься.
- Зачем я тебе? Я не хочу, купо, возвращаться к муглам! Я служитель четырёх стихий!
- Да ты даже магией, купо, не владеешь! Какой ты служитель!
- Меня агиарх обещал научить!
- Мугла? Научить владеть магией? - чрезвычайно удивился Фьорн - Кажется он сильно ударился головой. И не сегодня.
- Главное, купо, верить и всё получится - гордо ответил Тори.
- Мне кажется он в самом деле хочет стать магом - обронил Марк и Курп заподозрил, что вор, вот так, походя, раскрыл истинные причины того, почему Тори подался в церковь стихий.
- Тогда ему тем более нужна помощь - ответил он.
Марк встал, немного помялся.
- Фьорн - наконец сказал он - Отойти надо.
- Куда? - не понял стразу рыскач.
- На звёзды посмотреть! - зло ответил Марк.
Фьёрн чертыхнулся и встал. А Курп не выдержал.
- Марк - мягко сказал он - Можно тебя на два слова.
Марк с сомнением поглядел сначала на мугла, потом на рыскача, тот ухмыльнулся.
- Говори - ответил он Курпу.
- Наедине - со вкрадчивой настойчивостью потребовал мугл.
Марк отошёл на несколько шагов.
- Дальше, купо, дальше - настаивал мугл - Чтоб совсем наедине..
- Не получится, говори здесь - твёрдо ответил вор.
- Я, чего-то, купо, не понимаю - громко прошипел Курп - с каких пор вы, купо, так спелись? В палатку к Дурайену вместе, за хворостом вместе, везде, купо, вместе. А сейчас, что?
- Поверь, Могиенн - ответил подошедший сзади рыскач - Для меня это худшее наказание чем для тебя он - палец Фьорна указал на Тори - Ты хоть добровольно с ним носишься. Пошли! - последние резкие слова он обратил к Марку.
Они оба зашагали в чащу.
- Вы бы не привыкали в туалет вместе ходить - крикнул им вслед Курп - Ладно, купо, здесь, а в городе окажетесь, дарг знает, что подумать могут.

0

28

23

На следующее утро они вышли к руинам.
В незапамятные лаавердские времена на всех главных трактах державы через каждые четыре лиги стояла почтовая станция - каменная или бревенчатая, а может, и с земляными стенами, но всегда с круглой аркой на входе и вышкой сверху, всегда по левую руку от тракта, если ехать на Бонар, и по правую, если ехать из него. Как рассказывал Курп, в старые времена на станции всегда держали пустую комнату и свежих лошадей для государевых гонцов, а для простых путников - миску горячего супа за медный грош и место под крышей. Таких станций еще немало осталось вдоль старых дорог по всему Шадараку - где-то они развалились от времени, где-то превратились в обычные постоялые дворы, а где-то осскильские или риганхеймские солдаты приспособили каменные здания под маленькие крепости - стеречь дорогу.

Здесь, впрочем, никаких солдат не наблюдалось. Лес обступил здание со всех сторон, вышка обвалилась, на месте предполагаемой конюшни остался только заросший травой земляной бугор. Старые камни обвил зеленый плющ, через дырявую крышу проросли кедры - только по арке на входе всезнающий Курп и признал почтовую станцию.
- Я бы не отказался от миски супа, - заметил Марк.
- Боюсь, суп тут последний раз разливали лет триста тому назад, - пожал плечами огромный мугл, оглядывая разрушенное здание. - Однако мысль мне очень нравится.
- Надо было разделать павшую лошадь, пока мы были рядом с колесницей, - заворчал Фьорн. - Мяса бы хватило на пару недель, уж закоптить я его сумел бы.
- Мы, кажется, удирали от толпы вооруженных идиотов, времени не было, - напомнил Марк. - Бьюсь о заклад, они сами зажарили и съели бедную лошадку, как только нашли. Ну ничего, если совсем уж оголодаем, съедим нашего психа.
Тори Альберт, уловив, что речь о нем, незамедлительно призвал на головы спутников подземный пламень и громы небесные. Источник магии, очевидно, был немилостив к своему служителю, и вместо громов и пламени лес отозвался только птичьим чириканьем.
Поскольку в мешке нести инквизитора никто не хотел, с ночи его вели на веревке. Поначалу, сразу после колесницы, Тори Альберт лег на дорогу и заявил, что никуда идти не будет, на что Курп Могиен благодушно ответил, что свой конец веревки он тянуть будет в любом случае, а что будет делать Тори Альберт на своем - идти по-хорошему или волочиться по земле - уже не его, Курпа Могиена, дело. Проехав некоторое расстояние на пузе, маленький мугл сдался и все-таки пошел пешком. Дорога, однако, давалась ему тяжело - на каждый шаг длинноногих людей и огромного сородича у Тори Альберта приходилось три или четыре, он быстро уставал и на каждой остановке, как и сейчас, ложился пластом на землю и начинал проклинать своих пленителей.
- Я мог бы поохотиться, авось подстрелю что-нибудь, - предложил Фьорн. Длинный риганхеймский лук все еще был при нем, хотя стрел осталось всего шесть штук - и те с широкими затупленными наконечниками: легионеры использовали такие для захвата пленных. Тяжелая стрела, пущенная из длинного лука с небольшого расстояния, наверняка сбивала врага наземь, редко пробивая доспехи. Для охоты такие стрелы были не слишком полезны, но Фьорн надеялся снять ножом наконечники и заточить сами древки стрел, чтобы бить наверняка и насквозь.
- Я не ем мяса, - предупредил Курп.
- И я не ем, - брякнул Тори Альберт.
- По-моему, у стен Снары знаменитый Курп Могиен охотно ел риганхеймскую похлебку, - заметил Фьорн.
- Да что за похлебка, одна вода, - сказал Курп, - и я пою у солдатских костров не ради миски жидкого хлебова, но ради благодарных слушателей.
Он ткнул себе в рот пальцем, оттянул губу и показал ровные зубы.
- Если бы Хранитель замыслил муглов хищниками, он дал бы им полную пасть острых клыков, а еще длинные изящные ноги, чтобы догонять добычу, острые когти, чтобы терзать чужое тело, мощные челюсти, чтобы разгрызать кости. Мы не созданы для того, чтобы убивать и пожирать кровавую мертвечину, уж увольте. Плоды и орехи - вот наша пища, а пихать муглам в глотку мясо все равно что кормить людей травой только на том основании, что коровы и лошади ее едят.
Тори Альберт против обыкновения что-то одобрительно забормотал. Марк тоже зачем-то сунул палец в рот и потрогал зубы.
- Ну, люди тоже не очень хищная раса, но мясо мы едим, - возразил Фьорн. - Что ж, мы с Марком поищем и орехи, если найдем, а не найдем - уж от бульона вы не откажетесь? По дороге через Ладрок я сбивал птиц и белок и варил их в солдатской каске - уж на это и здесь можно рассчитывать.
Курп сморщил нос.
- Ну, вода с жиром - сойдет, - он поглядел на небо. - Далеко не ходите, дождь собирается. Похожу по руинам, погляжу на историю, сочиню что-нибудь сентиментальное.
Он достал лютню и направился под арку, перебирая струны, а Тори Альберт на веревке поплелся за ним. Марк фыркнул.
- Что-то смешное? - спросил Фьорн, строгая стрелу ножом. - Он правда не ест мяса?
- Курп способен съесть все, что поместится в рот, но после этого расстройство желудка ему обеспечено. Как-то на приеме в Гваре гостеприимные хозяева почти насильно скормили ему половину фазана с крепленым вином. Через каких-то полчаса выступление Курпа очень быстро закончилось, и остаток вечера он провел в коридоре с ведром в обнимку. Больше нас в ту усадьбу не приглашали, хотя виноваты были сами хозяева...
- И ты сам, потому что у хозяев, сдается мне, в тот вечер пропало что-то ценное.
Курп под аркой наигрывал медленную печальную мелодию, переступая по вросшим в землю камням.
- Смеялся я по другому поводу, - сказал Марк. - Они теперь с Тори Альбертом привязаны друг к другу не хуже, чем мы с тобой. Инквизитор, может, и сбежал бы, да не знает, куда. Кто бы ни выиграл битву, от которой мы сбежали, обратной дороги в Снару ему нет, а Курп... один Курп знает, что происходит в голове у Курпа.
Музыка оборвалась, и слышно было, как в развалинах испуганно пискнул Тори Альберт.
Фьорн вскочил на ноги, положил стрелу на тетиву и огляделся. Птицы в лесу чирикали, как и прежде, на небе среди кедровых верхушек хмурились подступающие с востока тучи.
- Эй, - сказал Курп, снова появляясь под аркой, - вам стоит на это взглянуть.

0

29

Кольцо Шата

- На, что взглянуть? - слегка недовольно задал вопрос Фьорн.
- Мы ведь в Бонар идём? - загадочно перепросил мугл - Кажется уже пришли. Купо.
И он шумно скрылся в чаще. Фьорн с Марком последовали за ним, благо ветки вокруг мугла трещали так, что потерять направление было невозможно. Скоро они выскочили на большую прогалину и встали. Невдалеке от них каменное полотно дороги изгибалось и полого уходило вверх. Её основание утолщалось, переходя в скальный монолит, который деревья уже не смогли пробить, поэтому вдоль наклона зияла брешь, и сквозь неё виднелось голубое небо. Дорога широким скатом уходила высоко вверх, выше лесного покрова.
- Это то, что я думаю? - риторически спросил рыскач.
- Вероятнее всего да, купо - ответил Могиенн - Бонар. Пришли.
- Средоточие пороков - ожидаемо заявил Тори Альберт - Алчности, власти. Купо, за то и был сожжён очищающим огнём.
- Тори, помолчи - попросил Марк - Я здесь, практически на экскурсии. Давно хотел побывать, а всё не удосуживался. Это же...Кольцо Шата.
- Один из символов могущества Лааверды - согласился Фьорн.
- Нужно подняться наверх - решительно сказал Марк.
- Купо, что??? Неет! - Тори два раза обошёл вокруг ствола кедра, таким образом примотав себя к нему - Я туда не пойду. Это место проклято.
- Почему, купо, же проклято, если оно очищено огнём? - подловил его Курп.
Тори не нашелся, что ответить, но скрестил руки и прочно сел под дерево.
- Не пойду, купо. И не надо меня волоком тащить - он попытался прочнее зацепиться ногами за корягу - Ты меня обещал к нашим отвести. Туда я иду, а в Бонар, купо, не пойду. Не имеешь права.
- Что-то со мной никто о правах не говорил, когда, купо, в Башне Благочестия держали - Курп расстроено посмотрел на спутников. Пожалуй мы тут останемся. Попробую, купо, вбить немного здравых мыслей в эту голову. Идите одни. Видать, купо, на роду вам написано парой ходить. - при этих словах Фьорн сморщился, словно раскусил лимон.
- Зря - сказал Марк - Когда ещё случай представится.
- Переживу, купо. В конце концов это не муглы строили, а люди. Нам бы в голову не пришло такое.
- Мы недолго - поставил точку Фьорн - часа три-четыре. Заодно осмотримся.
Он закинул лук за плечо и уверенно пошёл вверх. Марк двинулся следом.
Минут через пятнадцать дорога подняла их выше верхушек деревьев. И одновременно впереди открылась высокая каменная стена, на вершину которой и вела дорога. Даже не стена, а сплошная скала, ровный срез которой был расточен огромными дугами. Словно строители хотели сделать в стене множество ворот, но потом передумали. если отсюда, издалека они казались большими, то какие же они были вблизи? Марк прикинул, высота стены составляла не менее ста метров.
- Как они это сделали? - Марк задал вопрос просто так, не надеясь на ответ.
- Шат чем-то был сродни Могиенну, я думаю - ответил рыскач - Тоже хотел, чтоб его помнили в вечности. Кажется он своего добился.
Марк задумчиво промолчал.
- Он ошибается в своих видениях? - снова спросил Фьорн.
- Что? - не понял вопроса Марк.
- У него синий помпон. Это редкость. Таких муглов в любые времена можно пересчитать по пальцам одной руки. Как правило они могут прозревать будущее. Я не могу не верить тому, что он говорил насчёт войны. Но он может ошибиться?
- Ах, вот ты о чём - вор немного помолчал, вспоминая - На моей памяти он ни разу не ошибался.
- И сколько таких случаев было на твоей памяти?
- Три... четыре. У него же в голове не блокнот с записями о том, что будет завтра. Например однажды он расхотел ехать на светский раут, где мы планировали... неважно. И мы не поехали. Дело было близ Секундуса. И этим же вечером туда морем пробрался скильский пятнадцатый. В замке всех перебили и превратили его в форпост. Так началось то морское побоище. А мы не поехали. Курп не захотел.
- Всё таки буду надеяться, что он ошибается - угрюмо сказал Фьорн.
- Насчёт длины войны? Не исключено. Хотя, например к Дурайенам он мне тоже ехать не советовал. Говорил, что всё обернётся большими последствиями.
- Ну и как, ты доволен последствиями?
- Ну, я же жив ещё.
- Ах, так для тебя только смерть является плохим последствием?
- А, что ещё?
Фьорн остановился.
- Ну, я, например. Цепь, например.
- Это? - Марк усмехнулся - Это даже забавно. Такого со мной ещё не случалось.
Рыскач изменился в лице. Он сжал кулаки, стараясь унять бурю внутри.
- Так, быстро, пока я не убил и тебя и себя, рассказывай, как вы с Могиенном познакомились?
- Это три года назад случилось. Курпа угораздило дать концерт в поместье Воткрисов. Довольно богатая семья...
- Я знаю.
- Там он спел одну песню о скильском вельможе. Очень нелестную песню. А этот вельможа оказался пра-пра-пра, короче, предком хозяйки дома. Кто бы мог подумать. Хозяйка оказалась стервозной бабой. Решила, что Курп унизил лично её. Ну и наняла убийцу. В этот момент я находился в доме Воткрисов... по своим делам, и из-за портьеры наблюдал сцену сделки. Успел предупредить Курпа. Тот использовал свои связи и убийца был убит. После этого Курп лично пришёл к мадам Воткрис и посоветовал не повторять ошибки, мол в следующий раз возмездие настигнет её саму. Но той, кажется, хоть в лоб, хоть по лбу, устроила истерику. Так и ушли мы несолоно хлебавши.
- Так уж и несолоно? У Воткрисов накануне пропали семейные бриллианты. Полагаю из-за них ты и оказался за портьерой. И Курпа не сразу побежал выручать, а сначала дело доделал.
- Неправда! Бриллианты уже были у меня. Я ждал случая улизнуть - Марк резко встал - Стоп! - Он гневно воззрился на рыскача на лице которого расцветала благодушная улыбка - Ах, ты скотина! Это нечестно! Эти бриллианты до сих пор в розыске!
- Держите меня я падаю! Вор со мной о нечестности говорит.
- Ты никому об этом не расскажешь! - Марк тыкал ему в лицо указательным пальцем
- Ты, что ли меня остановишь? Я тебе ещё новость скажу. Я тот кому поручено их найти. Так, что сразу скажешь куда их дел или ещё немного поломаешься?
- Ещё немного поломаюсь - Марк быстро зашагал вперёд. Он досадовал на себя за то, что попался на удочку рыскача. Ни на секунду нельзя расслабляться. Ни на секунду.
На верх стены они поднялись за час с небольшим. и отсюда поняли, как ошибались, принимая возвышающуюся над землёй громаду, как обычную стену. Перед ними была большая площадь, а на право и налево уходил двойной ряд домов с улицей между ними. Только сейчас до них дошло, что это и был Бонар. Столица Лааверды вознесённая на вершину скалы. И эта скала представляла из себя окружность десяти километров в диаметре - Кольцо Шата. С края площади обращённого внутрь кольца они видели вдали его противоположную сторону. А в центре возвышался обгорелый остов гигантского дерева.
- Аттаниэль Велиссель - произнёс Марк - В школе нам рассказывали, что дворец Шата Великого располагался в огромном дереве. А вокруг город. Только я не знал, что она на стене располагался. Что? - вор глянул на ухмыляющегося рыскача - Ой, не надо такое лицо делать. Дя, я в школе учился. И в партикулат собирался поступать.
- В партикулат ?
- Да. Мне вирты нравятся. Хотел всадником стать.
- Чего ж не поступил?
- Война - коротко оборвал разговор Марк.
Фьорн отвернулся.
- Потом дерево сгорело, и город тоже. Представляешь какой здесь был жар, когда пылал такой великан?
Внутренняя часть стены была похожа на поверхность свечи. Каменные потёки пробороздили глубокие борозды почти до самой земли. Многие дома просто расплавились, на их месте высились бесформенные куски породы. Хотя ветер и дожди давно смыли копоть бушевавшего пожара, он словно был совсем недавно. Ноздреватость и щербинистость камня, треснувшие от жара стены, застывшие каменные ручьи. Такое ли наследие хотел оставить после себя Шат Великий?
- Если камень плавился - поражённо бормотал Марк - Что же с людьми было?
- Кто успел, убежали, остальные... даже пепла не осталось.
- Шат, как знал о пожаре. Стену построил. Если бы не она, то все леса Ладрока выгорели бы.
- Ну, положим не все, но значительная часть. И Лааверда загнулась бы в разы быстрее.
- А как они из дворца на стену попадали? - сменил тему Марк. Снизу ничего сюда не ведёт
- Либо всё расплавилось при пожаре, либо ветви Велисселя могли доставать до стены и сами служили мостами. А внизу сад королевский был.
- Из-за чего же пожар-то случился.
- Кто теперь разберёт...
- Наверное поэтому с тех пор города в этих деревьях не строят.
- Возможно. Только мне интересно вот, что. В учебниках написано, что Шат не достроил кольцо, а оно целое, разрывов нет.
В следующее мгновенье Фьорн молча резко схватил его за руку и вместе они рухнули вниз, за оплавленный парапет площади.
- Ты, что? - Марк потирал ушибленный локоть.
Рыскач приставил ко рту палец, велев молчать, сам выглянул за стену во внутреннюю область кольца. Его указательный палец уставился на основание Велисселя. Несколько секунд Марк ничего не видел, но потом рассмотрел столб дыма поднимающийся от одного из корней.
- Не может же оно до сих пор гореть - резонно заметил он.
- Поражаюсь твоей логике - съязвил рыскач - Конечно нет. Там люди.
Оба прижались спинами к парапету.
- Это мне не нравится - нахмурился Марк - Судя по тому, что я слышал об этом месте...
- Поздравляю. У нас с тобой один источник информации.
- Каннибалы? - Марк бросил на спутника отчаянный взгляд.
- Допустим в каннибалов я не верю, но хорошие люди не будут прятаться в такой глуши - Фьорн ещё раз посмотрел за стену - Судя по дыму с такого расстояния, поселение должно быть немаленьким.
- А может наоборот, мирные поселенцы, ушли подальше от войны?
Фьорн пару секунд обдумал эту идею
- Тогда они все дезертиры.
- Брось - сморщился вор - Не всем хочется воевать, как нашим королям
Рыскач сжал лук.
- Не хватало мне ещё вступить с тобой в политический трёп. В любом случае у нас там два мугла без охраны. Идём назад.
Они резко поднялись. Теперь за каждым домом им чудилась опасность. Припёрлись как на прогулку. Экскурсия! Нашли время. тут повсюду могут быть глаза и натянутые луки. В любом обгоревшем остове, за каждой развалившейся стеной.
Тем не менее со стены они ушли без помех. Обратный путь занял не более часа. Оба большую часть дороги бежали вприпрыжку. И когда нырнули под сень деревьев, увидели, что у основания подъёма никого нет.
- Может отошли куда? - спросил Марк.
- Ты, главное не вздумай их звать. Нужно осмотреться. Рыскач был сосредоточен, как никогда.
- Стой - он вытянул руку преграждая Марку дорогу. Его палец указывал на дерево к которому приматывал себя Тори. На стволе висел обрывок верёвки.
- Мог Могиенн его развязать и отпустить? - спросил он вора.
- Маловероятно - ответил тот - Но вдруг тот его уговорил.
Рыскач подошёл к дереву и осмотрел верёвку.
- Обрезана, не развязана. Если бы Курп отпустил его, то развязал бы. А так, кусок верёвки остался болтаться на Тори. Их похитили - Он быстро осмотрелся - Что ты ещё видишь?
Марк попытался заметить, то, что не ускользнуло от глаз рыскача, но...
- Ничего не вижу - ответил он.
- Вот именно. Не видно следов борьбы. Курпа не так легко скрутить. Действовали из засады. Подкрались незаметно.
- Убили?
- Тогда где кровь?
- Ядовитый дротик?
- У муглов отличная иммунная система. Их не так просто отравить.
Фьорн тенью заскользил меж деревьев.
- Следы - бормотал он - много следов. Да, вот они становятся глубже, это Курпа подняли и понесли. Так, а тут интересно. Палка. Следы от палки.
- Деревянная нога - бросил догадку Марк
- Нет. След не такой глубокий. Кто ходит с палкой?
- Старик?
- Зачем бы он пошёл в такую даль, да на похищение?
- Маг!!! - догадался вор.
- Это пять! Да, среди них маг. Он и усыпил Курпа. А может обоих.
- И где их искать? - не унимался Марк. Против воли он восхищался умозаключениями рыскача.
- Давай подумаем. Дым внутри кольца. Значит их понесут туда. Каким путём? По дороге наверх нам никто не попался. Есть другой путь?
- Сквозь стену?
- Едва ли. Скала слишком толстая. Кольцо было не достроено, должен быть просвет.
- Но мы не видели никакого просвета.
- А мы видели всё кольцо? Нет. Только ту часть, которая была в поле зрения. А ближайшая от нас часть дуги была скрыта за постройками. Просвет где-то рядом, недалеко. Потому муглов и обнаружили так быстро.
- Угораздило - бросил Марк.
Рыскач снова изучал следы.
- Нам направо - сказал он и уже было кинулся в погоню.
- Подожди - осадил его Марк - Ты пойдёшь выручать их?
- Вопрос даже не стоит. Если это каннибалы, то дорога каждая минута.
Они побежали, ориентируясь на едва заметные рыскачу следы.
- Спасибо - на бегу сказал Марк - Я привязался к Курпу.
- Не за что. Могиенн мне тоже по душе. Вот за Тори бы, наверное не пошёл... Хотя нет, пошёл бы.
- Ты меня удивляешь.
- А вот за тобой точно нет.

0

30

Маркофьёрн 2.0

Скопления домов внутри Кольца Шата, разделялись на острые треугольники достаточно широкими улицами. Сквозь покрытую мхом брусчатку прорастала трава, и если с высоты это всё выглядело как аккуратно сложенные по кругу куски сырного пирога, то вблизи массивы встретили «скованных одной цепью» запахом плесени и гари, которая чувствовалась даже сейчас.
Если говорить об уцелевших строениях, то преимущественно это были двух- или трёхэтажные дома из крупного серого камня, украшенного подпалинами зелёного, а иногда и рыжего мха, с просветами выбитых окон, оплавленными жаром стенами. Но по углам этих, различимых только с высоты кольца треугольников возвышались некогда симпатичные башенки с пристройками – там видимо когда-то несли свою службу стражники.
Одна из башен были обвита плющом. Он были настолько ярок и необычен в этом увядающем и изуродованном огнём городе, что Фьёрн невольно подошел поближе. Марку ничего не осталось, как поступить так же.

- Тут кто-то всё же гуляет. Не живёт, а словно бродит. Можешь считать это чутьём рыскача, - едва слышным шёпотом, сообщил Марк спутнику.

Рука его, восхищённо коснулась веточек плюща. В ту же секунду, растение набросилось на сыщика, словно поджидающий в засаде паук. Ожившие листья спеленали сначала руку, потом бесцеремонно забрались в рот, обвив язык, при этом настырно таща, далеко не самого лёгкого на свете мужчину, вверх к узкой бойнице под самой крышей башни. Марка притянуло следом.
Ему хватило ума не кричать, хотя сам Фьёрн злобно и протестующе мычал.
Кончилось тем, что их обоих затащило в прорезь бойницы. Глаза не сразу привыкли к темноте, а рты спутникам зажало в призывающем к молчанию жесте весьма странное существо, само с головы до пят опутанное этим самым нахальным плющом.

Это был определённо эльф, хотя в представлении Марка они должны быть все как один утончённые, чистые, нарядно одетые существа. Олицетворения самого слова «красота» во всём от одежды до оружия. Но тут он вспомнил Струпа и ход мыслей слегка поменялся.
Этот эльф был грязным. Не уродливым, не кривым и косым, а обмазанным сажей и вроде как сыроватой землёй. От него несло перегноем, а сам он был полуголым, хотя кое какая экипировка в виде набедренной повязки и импровизированной перевязи из каких-то корешков и сплётённых веточек имелась. Он был увешан пучками трав и ягодами, осколками похожих на самодельные кинжалы костей (не будем уточнять – чьих), а сверху всё это укрывал плющ, который эльфа никуда не тащил и не мучил, а просто накрывал как плед или, если угодно – костюм.
Марк и Фьёрн быстро смекнули, что лестницы в башне давно обвалились и попасть суда наверх, можно было только по воздуху, ну или благодаря этому бесцеремонному растению.

- Расклад такой, - торжественно, но при этом донельзя тихо сообщил им эльф. – Тут среди улиц бродят Высосанные Кости. Самые глупые и одичавшие, но и самые при этом многочисленные. Организации никакой, зато удачная позиция – рассредоточены по улицам, поэтому понять, где они и откуда нападут достаточно трудно.
На Кольце обитают… я сказал бы живут, но… Так вот: Мясоеды. Конечно, не по всему Кольцу Шата, но именно им чаще всего попадает свежатина. Вам повезло, прошли как у себя дома. Вот видите, с кольца свисают верёвки? Это одно из их стойбищ. Плохо то, что из города если смотреть, они как на ладони почти.
Ну и напоследок – Погорельцы. Эти ещё сохранили остатки разума, отчасти потому, что ОН им не позволяет. Делают вылазки в город от корней своего сгоревшего дерева. Некогда это был великий Аттаниэль Велиссель, а теперь там ползают каннибалы с самым жестоким магом во главе…

- Ты следопыт… - задумчиво указывая не эльфа пальцем, сказал Фьёрн, - и я тебя помню. Нараэль «Вьюн» Наррасиалль. Повёл караван из Ииса года три назад и пропал. Ходили слухи, что ты был в сговоре с разбойниками и специально завёл торговцем в засаду, ну а…

- Смотрите. Это уже начинается, - ничуть не обидевшись на «разбойников», сообщил эльф, приглащающе указывая на бойницу.

Марк и Фьёрн, осторожно, стараясь не выдать себя, выглянули наружу.
Вид открывался на небольшую площадку. В бытность города живым, тут возможно стояли торговые палатки, но сейчас, казалось что на этот участок улицы огонь обрушил всю свою ярость без остатка. Оплавленный камень по углам блестел стеклом, колодцу в центре досталось меньше, хотя его тоже было нелегко узнать. Хотя некогда это был очень красивый колодец – из валунов, с резной каменной перекладиной в два человеческих роста. Вот только вместо ведра, к ней был довольно грубо, за одну ногу привязан один из каннибалов. Не кричать ему, видимо, остатков ума ещё хватало, по этому, он мерзко скулил от боли и дёргался.

- Так-так, холодный эльфийский расчёт, – скривил губы Марк, когда его товарищ придёт на помощь, ты всадишь стрелу ему в ногу, потом прострелишь коленки парочке, что приползут спасать их, а после – поочерёдно всадишь по стреле в глазницу каждому, так?
- Угу, и они поймут, что где-то в городе лучник, а времени перевернуть город с ног на уши у каннибалов предостаточно.
Они не спасать его приползут, а сожрать. Я отравил жертву. Даже если они поймут, что нажрались отравы, подумают что это он сам где-то ею объелся. С Высосанными Костями это обычно проходит, а вот ОН – догадался бы, хотя с его подопечными я разберусь по-другому – заморю голодом.

На прилегающих к площади улочках наметилось какое-то движение, словно тени крались в тенях. Даже опытному глазу рыскача, трудно было различить силуэты.

- Когда караван проходил мимо Бонара, купцы стали требовать привала на ночлег. Я знал про каннибалов, но самонадеянно решил, что мы достаточно далеко от руин. Ночью… мы все стали проваливаться под землю. Люди, шатры, вьючные животные… Твёрдая почва в секунду превратилась в липкое болото. Многие, включая меня, пытались ползти, но тем только потратили силы. А потом пришли каннибалы. Они вырывали людей из грязи, а она подчинялась им, легко так. Потому что ОН приказал своей стихии сделать это. Маленький, сгорбленный старичок, стоял на холмике поодаль и благостно улыбался, когда эти твари стали прямо там… -эльф пару секунд помолчал.

- Так значит ты…, - начал было Фьёрн.

- Недавно мимо этой башни вели двоих. Один великан, громко топал, и одежда на нем ухала как седло на лошади. Второй – мугл, фанатик как мне показалось. Выстреливает двести проклятий в секунду. Если они до сих пор и живы, то только по ЕГО прихоти. Но не обманывайтесь внешностью, ОН – чудовище.

На площадь, резко, словно хищные звери выпрыгнули каннибалы, страшные, обмазанные грязью, в одежде из человеческой кожи и украшениях из высосанных костей. Некоторые и вообще ползли на четвереньках. Марк и Фьёрн как по команде отшатнулись от бойницы, воздух пронзил крик обречённой жертвы.

- А меня спас Вьюн, мой эспер. Я хотел остаться там, под толщами грязи, но он проник в мои лёгкие, как-то добывая воздух с поверхности, а потом выволок с двухметровой глубины. Не удивительно, вас двоих, к примеру, втащил сюда, как пушинки… Я хотел вернуться в Иис. Сделал шаг, потом ещё и ещё, но земля жгла мне ноги, а в спину как будто кричали те, с кем я вышел когда-то из родного для них города…

- И вот ты здесь… - в один голос подытожили вор и сыщик.

0